С ним все иначе.
Я беру Эзу на руки. По моему указанию Елалальте поднимает шкуру, и я выхожу из сонной и гордо прохожу по короткому коридору пути до двери, за которой меня ждет мой народ.
51. ОТШЕЛЬНИЦА
Мама ставит передо мной плошку с кашей и садится за стол напротив. Ее лицо с кожей, которая кажется зеленоватой из-за постоянной сырости, так не похоже на лицо человека, которого я оставила здесь шесть Цветений назад, когда ушла учиться к Мастеру.
Болота быстро едят людей. Шембучень — цветущий край, но цветут в ней совсем не полевые цветы. Сырая земля родит грибы и ползнь, червей-шмису и мох. С болотной стороны вековечного леса в него нет входа. Трясина затягивает, засасывает неосторожного путника так быстро, что он не успевает даже понять, что случилось.
Так и вышло с моим отцом два Цветения назад.
— Умер легко, — говорит мама. — Умер как уснул. Пока мы с Шыбертисом схватились за крюки, он уже глубоко был. Вытащили — как спит, только вся кожа зеленая. Ползнь уже успел обвить. Это он быстро.
Я киваю. Я знаю, как быстро умирают те, кто попадает в объятья болот. Для шембученца это — хорошая смерть, уйти без возврата, не породить шмису. Я знаю, что мать опустила отца обратно, когда убедилась, что он умер, и что теперь болота уже съели его целиком, не оставив и косточки. Теперь мой отец — само болото. А болото — сам отец.
— Так ты, говоришь, знаешь про эту Энефрет, — говорит она снова, и я снова киваю.
Я уже рассказывала о ней, но мама все равно как будто мне не верит, как не верила и тогда, когда я прибежала к ней с окровавленным, рассеченным лицом, крича, что не помню, откуда взялась эта рана. Как будто для нее то, что я не маг, означает, что я всегда лгу. Но я даже сейчас не могу заставить себя соврать, хоть и молчу о том, что творится глубоко в сердце.
— И потому мне надо вернуться, мам. Я должна быть рядом с Избранным сейчас. Наверное, он перенес меня сюда, чтобы я увиделась с тобой перед уходом.
Я не помню боли, не помню своих криков, разбудивших маму и заставивших его подумать, что в дом вломились воры или обезумевшая от шмису соседка. Я очнулась на своей постели, с уже остывшими брикетами орфусы под пятками, не понимая, где я и как сюда попала.
Воспоминания вернулись сразу, но легче не стало.
Я оказалась здесь, потому что не нужна? Золотое колесо под грудью светится в темноте, но я оказалась далеко от Инетис и Цилиолиса, хотя раньше не смогла бы покинуть Шин.
Мне нужно вернуться, чтобы узнать это. Я не могу остаться здесь и ждать, придет ли кто-то за мной — Серпетис, шепчет сердце, Серпетис — или нет. Но я не говорю маме о своих сомнениях. Ни к чему, не поймет она, а если узнает о том, что ее дочь, простая шембученка не из благородного семейства, влюбилась в наследника Асморанты, то, скорее всего, даже осудит.
— Как скажешь, Унны, — говорит она, называя меня детским именем. — Ты совсем уже взрослая стала, хоть и зря училась, выходит. Но нянька при младенце син-фиры — вовсе уж и неплохая работа. Я рада, что ты нашла свое место.
— Может, ты поедешь со мной, мама? — спрашиваю я, кладя свою руку на ее. — Правительница не откажет тебе. На войну много людей ушло, в городе пусто, тебе найдется место. Да и что ты здесь будешь делать одна?
Без мужчины в болотах выжить тяжело. Я уже отвыкла от этой давящей грудь сырости, от этого еле уловимого даже в Холода запаха плесени, доносящегося от болот. Я не хочу оставлять ее здесь одну, но знаю, что она не уйдет. Она не знает другой жизни. А я не уверена, что мы с ней свидимся снова, и потому все медлю и не трогаюсь с места, хотя надо бы уехать еще вчера. Или позавчера. Или пять дней назад, когда было намного теплее и после слов Энефрет в Шембучень пришли сухие, не по времени, ветра. Тогда я вытащила из дома всю одежду и жарила ее на солнышке, поворачивая то одним боком, то другим. Счищала зелень с дома, отдирала от крыши толстый мох там, где его было слишком много. Я делала то, что делала бы любая другая шембученка в дни перед началом Жизни, но сердце мое и думы моим были в Асморе. Были с теми, кто стал мне ближе Мастера, хоть и провел со мной не шесть Цветений, как он, а всего лишь три круга Холодов.
— Ну что я там буду делать? Ты ведь все равно уходишь, разве нет? — Мама прищуривается, словно пытается подловить меня на лжи. — Или уже передумала?
— Не передумала, мам. Но мне было бы спокойнее, если бы ты была там, а не здесь.