Выждав, пока самые нетерпеливые из команды вволю накричатся, Белышев объявляет приказ Военно-революционного комитета о посылке отряда в Смольный.
— А еще Лукичев расскажет, что видел и слышал в городе. Говори, Николай.
Машинист повторяет рассказ о своем посещении Смольного, о встрече с отрядами Бабина и Фотеева.
Тем временем Белышева дергают за рукав.
— Выйди к трюму, — вполголоса зовет вахтенный из боцманской команды.
— Что-нибудь стряслось? — беспокоится комиссар и настороженно оглядывает помещение.
Сотни людей с интересом слушают Лукичева.
Вахтенный шепчет:
— Ссорятся. Через вентиляторы каждое слово слыхать.
Комиссар спешит к трапу.
У накрытого брезентом люка, ведущего из батарейной палубы в трюм, нет никого, кроме двух часовых. Они стерегут арестованных офицеров и командира корабля, переведенных из уютной кают-компании в темный трюм, по распоряжению судового комитета. Сдвинув бескозырки набок, часовые прильнули к раструбам вентиляторов, питающих трюм воздухом.
— Послушай, — предлагает Белышеву один из часовых. — Мичманок взбунтовался. Хочет к нам перейти, а командир судом грозит.
Комиссар приникает ухом к раструбу и тотчас узнает голос мичмана Поленова, самого молодого из офицеров:
— ...не только мечтают о власти, но и действуют. Причем нисколечко не боятся нас. Вдобавок даже в трюм засадили... Вы как хотите, а я буду проситься наверх. Надоело!
— Без пересадки — и в большевистские ораторы! Посмотрим, посмотрим, как большевики сумеют взять власть!
— Это Эриксон, — угадывает комиссар и громко приказывает часовым: — Откройте! Сейчас я его обрадую, друга милого, нейтрального!
Часовые сбрасывают брезент с трюмного люка.
— Погоди, комиссар, посвечу.
Наклонясь над квадратным люком, вахтенный опускает в него фонарь «летучку».
В трюме будто вымерли.
Белышев быстро слезает по крутому скобтрапу, прыгает с нижней ступеньки на дощатый настил, оглядывает офицеров и, найдя Эриксона, не без иронии говорит:
— Плохая гадалка из вас, гражданин командир: большевики уже взяли власть. Читайте. — Он протягивает ему радиограмму: — Читайте вслух.
Запинаясь от удивления, командир оглашает воззвание Военно-революционного комитета, принятое Алонцевым.
Комиссар исподлобья наблюдает за офицерами. Эриксон разводит руками. Худощавый юноша-мичман, вытянув шею, подался вперед. Тучный, багроволицый артиллерист нервно теребит пуговицу на кителе, как бы намереваясь оторвать ее.
— Поскольку Временное правительство низложено... — мямлит Эриксон, — мы свободны от обязательств по отношению к нему...
Он долго размышляет под пристальным взглядом Белышева, затем вытягивает руки по швам:
— Предоставляю себя в распоряжение новой власти.
— Вы? — обращается Белышев к артиллеристу.
— Я, — тоном крайнего изумления восклицает тот. — Повременю.
— Дело хозяйское, — сухо отвечает комиссар. — А что скажете вы, мичман?
— Согласен принять вахту.
— Так полезайте на палубу вместе с командиром. Еще кто?
Офицеры мнутся.
— Охотников нет! — вызывающе заявляет старший офицер Никонов.
— Нет так нет! — миролюбиво говорит комиссар. — Тогда придется вам поскучать в трюме. Пока с Керенским управимся.
Он лезет по скобтрапу наверх, где дожидаются командир и мичман, объявляет обоим, что они свободны в пределах корабля, и, приказав часовым снова закрыть люк трюма брезентом, возвращается на мостик.
За короткое время, пока Белышев находился в кубриках и в трюме, обстановка вокруг крейсера неузнаваемо изменилась. Весь устьевый участок Невы от Балтийского завода до Николаевского моста запружен боевыми кораблями и вспомогательными судами всех типов: миноносцами, тральщиками, подводными лодками, буксирными и пассажирскими пароходами, грузовыми транспортами, баржами, вооруженными паровыми и моторными яхтами. Набережные черны от множества людей в матросских бушлатах. Это прибыл из Кронштадта по вызову Военно-революционного комитета руководимый большевиками сводный отряд моряков Балтийского флота.