— Ты что? В карцер!..
Не докончив, получив увесистый удар кулаком, он тяжело садится на табурет у ванной.
Матрос смаху нахлобучивает на голову боцманмату ведро с едким раствором каустика.
— Вот тебе сдача, Иуда!
Он выдирает из кобуры Серова револьвер и, хлопнув дверью, выскакивает в коридор.
Отовсюду бегут моряки. Эхо неумолчно повторяет в длинных коридорах:
— Уррраааа!..
У порога кают-компании путь Дмитриеву преграждает визжащий старший офицер. Судорожно цепляясь за дверь, Огранович пытается вырваться из рук вестового Векшина и машинного содержателя Фотеева.
— Ишь, боров! Себя жалеешь, а кто в Осипенко стрелял? — сурово спрашивает матрос. — Отойдите, ребята, чтобы ненароком не задело.
Он целится в Ограновича.
— Не трожь! — кричит Векшин. — Не марай палубу! На лед вытащим!
— Это правильно, только не упустите! — предостерегает Дмитриев и, стиснув рукоятку револьвера, торопится на верхнюю палубу.
Там уже вся команда. Оба мостика переполнены матросами. Пулеметы захвачены в тот момент, когда кондукторы повернули их к причалу, чтобы открыть огонь по рабочим и солдатам Кексгольмского полка. Застигнутые врасплох за утренним чаем, офицеры выведены из кают-компании на кормовую палубу. Обезоруженный караул семеновцев окружен машинистами. Моряки стыдят солдат.
— Посторонись, братва! — предупреждает Лукичев.
Из кормового тамбура выбегает разъяренный Никольский.
Лукичев, изловчась, вышибает из его руки браунинг.
— Отвоевали, ваше благородие! — язвит Бабин, подхватывая револьвер. — Покомандовали, слазьте.
Никольский ошалело крутит головой.
Несколько рук тянутся к его погонам.
— Не сметь! — Он трясется от ярости. — Матросы, приказываю разойтись! Не позорьте флот!
— Молчи! — гневно отвечает Липатов. — Не мы, а вот такие, как ты, опозорили флот еще у Цусимы!
Брагин, ухватив Никольского за плечи, срывает с него погоны:
— Иди!
Никольский упирается. Моряки выталкивают его на трап.
Вестовой и машинный содержатель выволакивают на палубу Ограновича.
Старший офицер хрипло молит о пощаде.
— Ты нас щадил? — наклоняется к нему Дмитриев. — Ты помиловал Осипенко? Становись к расчету!
Он приподнимает Ограновича за шиворот и стаскивает с корабля на лед.
Подряд раскатываются два выстрела.
— Товарищи! — обращается к морякам седоусый токарь, председатель забастовочного комитета Франко-Русского завода. — В сарае за механическим цехом спрятаны автомобили. Директорские. Нам бы парочку пулеметов приспособить на них. Всем народом просим: подзаймите, пока с городовыми и жандармами управимся. Позасели, подлецы, на чердаках возле Сенной и не дают ни проезду, ни проходу людям.
— Выводи автомобили, отец! Вместе поплывем. Одна дорога у нас, — под одобрение всех моряков говорит Белышев. — Пускай знают господа, с кем мы, пускай запомнят «Аврору»!
Липатов снимает с древка, взятого у сторожа, лоскут кумача и крепчайшим морским узлом привязывает его к фалам[13] грот-мачты[14].
Моряки, рабочие и солдаты-кексгольмцы дружно берутся за фалы.
Спустя минуту красный флаг революции победно реет над крейсером «Аврора».
Это произошло на рассвете 26 февраля 1917 года, в канун памятного дня, когда русский народ навеки покончил с царским самодержавием.
Впереди был еще долгий путь к социалистической революции.
Разговор в Смольном
— Есть! —
повернулся
и скрылся скоро,
и только
на ленте
у флотского
под лампой
блеснуло:
— Аврора.
Миновало семь месяцев с лишним, а перемен к лучшему нет. Конец октября, но положение народа не легче, чем перед февральской революцией. Война, затеянная помещиками и капиталистами при царе, продолжается и при Временном правительстве Керенского. Она пожирает все. Даже в Петрограде, тогдашней столице России, иссякли запасы хлеба. Тысячи голодных детей и женщин днем и ночью ждут в очередях, когда раскроются двери булочных и посчастливится получить нищенский паек: на душу четверть фунта липкого, как замазка, хлеба.
Нет мочи терпеть дольше.
— Сынки! Матросы! — зовут из очереди у хлебной лавки на Суворовском проспекте, неподалеку от Смольного.
Два моряка, идущие в ногу возле панели, замедляют шаг. Отсвечивают под дождем стволы винтовок. Набухли от сырости бушлаты, обвешанные патронташами. На мокрых бескозырках желтеет известное всему Петрограду название корабля: «Аврора».