Елена Бельцова
Бессмертный марш капитана Ширинкина
Глава 1
«Их свела война, которая обычно только разлучает, старлея-сибиряка и девочку-репатриантку. Они встретились в Германии, когда Павел Ширинкин — комендант железнодорожной станции в Гёрлице — предложил работу группе освобождённых союзниками и возвращающихся на Родину советских женщин…»
Антонина Николаевна, а последние два десятка лет — просто баба Тоня, оторвала взгляд от газеты, чуть дрожащими пальцами аккуратно сложила её по давнишним, слегка потёртым сгибам, не спеша вложила между страниц старого альбома, знакомо пахнущего въевшейся в полотняную обложку пылью да какой-то химией от многих пожелтевших фотографий, и задумалась о прочитанном.
…В газетах-то писать горазды, слова выбирают красивые, и всё, вроде, правда. А главного — нет. Хотя кому нужно её главное? Кому интересно, что шла она тогда с товарками голодная, завшивленная, боялись всех, особенно солдат. Хоть город был почти не разрушен, немцев на улицах почти не было, только наши солдаты… И сил, казалось, оставалось лишь до вокзала гёлицкого дойти, откуда их должны были отправить на поезде домой. А состава для остарбайтеров, подростками угнанных в Германию и теперь возвращающихся на родину, надо было дожидаться. А есть, спать где? Пошли сразу к коменданту отметиться: может, довольствие какое будет, опять-таки — защита. Так с Пашей и встретилась. Каким красивым, каким родным он ей показался.
Антонина Николаевна даже потрясла тихонько головой, прогоняя много раз передуманные воспоминания. Только опять расстроишься, как вспомнишь, сколько было радости и надежд, и с чем она под конец жизни осталась.
…Правильно врачи говорят, нельзя жить прошлым, вспоминать без конца одно и то же. Пашу не вернуть. Ни молодость, ни здоровье не вернуть. Даже если время вспять, что б изменилось? Она ж не знала, что встретила его уж пять раз раненого да дважды контуженного, с осколком в теле, который не достать. И здоровья ему хватило лишь до конца войны, и ещё годков на восемь-десять да на Володьку-первенца. А на лёгкую смерть тех ранений да осколка не хватило. Помучился Паша. Оба помучились… Так вышла бы она за него, если б знала, что он весь оперированный да зашитый? Вот дура! Конечно, вышла бы. Он тогда в Гёрлице казался хоть куда! Усталый, но справный, чистый. И видно сразу, что не обидит. Влюбилась с первого взгляда, то ли на него, то ли на дымящийся котелок каши с мясом. Молодые были, быстрые. У молодых, известно, ума немного, что тогда, что сейчас. Сейчас особенно. Хоть на Вику-соседку посмотреть…
Антонина Николаевна охотно зацепилась за эту новую, но тоже уж не раз передуманную мысль, лишь бы воспоминания о муже отпустили её, унося с собой ощущение беспомощности, жалости к себе и обиды, а вместе с ними пульсирующий шум в голове.
…У этой Вики ума хватило только восьмилетку окончить, это сейчас-то, когда и дураки в институты поступают. Да ещё мальчонку прижить, прости Господи, такой же олух растёт. На Пасху вон кошку зелёнкой раскрасил, лапы да хвост. Вика в крик — зачем? Он — для нарядности! Она его шлёпать. Он плачет, будто и не знал, что не отмывается. Сорванец! Вот сегодня спозаранку прибежал, просит Пашину фотографию. Велели им на урок карточку деда или какого родственника воевавшего принести. А у пацана в родне и мужика толкового нет: сам безотцовщина, и Вика в интернате почитай всю жизнь без родителей росла. Спасибо, от них хоть квартира в бараке досталась, было куда с пузом прийти. Вот и перебиваются теперь вдвоём с хлеба на квас, много ли продавцом на рынке заработаешь. С мужиками ей не везёт, то один, то другой поживёт немного, и опять одна. Жильё у неё больно незавидное. Опять-таки ребёнок имеется. И она, одно хорошо, пить при нём никому не позволяет. А мужики сегодня ленивые да гордые, не любят, чтобы притесняли. Вот и живёт одинокой. Даже не хочется в такой некультяпистый дом Пашин портрет давать. Да мальчонка больно жалостливо просил, учительница ругать будет. Надо дать на пару дней, вернёт…
Антонина Николаевна вздохнула, расправила, насколько могла, закутанную в тёплую кофту да козью шаль грудь, пошевелила маленькими, вечно зябнущими ступнями, одетыми в толстые носки, которые минувшей зимой собственноручно связала из ниток распущенной старой кофты и уже раз аккуратно заштопала, и вновь продолжила листать страницы лежащего на коленях альбома. Она искала фотографию мужа в военной форме, сделанную им перед самой демобилизацией в сорок шестом.
…Великий праздник скоро — День Победы. Опять учеников будут по ветеранам посылать, по дому помочь да рассказы про войну послушать. К Паше тоже ходили: как девятое мая подходит, жди делегацию. Паша из всех ветеранов города был единственный, кто орденом Невского награждён. Да ещё один Красной звезды, два Отечественных и медаль «За отвагу». Шутка ли, почти всю войну на передовой, чудом выжил. Его попросят про войну рассказать, он начнёт, да весь затрясётся, заплачет. Тут уж самой приходилось говорить, как его в Германии встретила, какой он бравый был, грудь в орденах. Врут всё, что на фронте награды мало кто носил. Когда же их ещё было носить, если не пока живой? Другое дело, не всем давали, заслужить надо было да ещё дожить до вручения. Паше вот удалось, хотя всю войну в пехоте, от рядового до заместителя комбата дослужился. Поэтому школьники и приставали с расспросами, как воевал. И никто не поинтересовался, как мы после войны выживали.