…После Пашиной демобилизации поехали из Германии к нему на родину в Новосибирск. К себе-то его везти некуда было, деревню ещё в сорок втором фашисты пожгли, аккурат перед тем, как всех молодых да здоровых в неметчину отправить. Приехали в Сибирь, но и там жилья не оказалось: вся родня мужнина в старом домишке теснилась. И Паша не сказать, что добычливый был. За награды, правда, ещё несколько лет рублей по десять-двадцать платили. Старыми деньгами, дореформенными. Хотя этих денежных реформ за свой век столько пережили, и не вспомнишь, что как стоило. Однако жилось всегда тяжело. Поэтому завербовались с Пашей на Дальний Восток, в порт Находку. Ехали только заработать, а оказалось — на всю жизнь. И Володенька здесь родился. И радовал их, пока рос.
…А потом — несчастье за несчастьем. Вначале на Пашу во время погрузки с крана свалилась сетка с мукой. На его-то контуженную голову! И так здоровья не было, как только докером взяли?! От травмы он уже не оправился. Начались походы по врачам, да инвалидность, да боли пришли. Мука одна! А Володя опорой никак не становился. Бесхарактерный, к рюмке пристрастился, женщин неудачных выбирал. Семью толком не создал, детей не завёл. Может, и бегал где от него такой же пацан, как Викин, но никому о том не известно. Оставил Володя родителей без внуков, и не он нас, а мы его в последний путь проводили…
Тут Антонина Николаевна расстегнула нижние пуговицы на кофте, дрожащими пальцами вытащила из кармана байкового халата чистый необмётанный лоскут (старое постельное бельё она никогда сразу не выбрасывала, а постирав, делила на нужные в хозяйстве тряпицы да носовые платки), и стала привычными аккуратными движениями промокать глаза, из которых каждый раз при воспоминаниях о сыне будто сами собой бежали слёзы.
…Не оставил Володя потомства, ни мальчонку, ни девочку. Была бы отрада, помощь в старости. Приводили бы в гости класс перед девятым маем, слушали её рассказы о Паше. Или тоже бы кошек зелёнкой мазали? Нет, наши были бы толковыми, как дед! Яблоко от яблоньки рядом падает, а про Пашу вон как душевно в газете писали. Хорошая статья, подробно всё перечислили…
Она вновь достала из фотоальбома старый номер «Находкинского рабочего» и вполголоса с выражением принялась читать с помеченной карандашом середины страницы: «Тридцать тысяч километров прошёл по военным дорогам солдат Павел Ширинкин. Его боевой путь говорит сам за себя: Калинин, Смоленск, Ржев, Воронеж, Курская дуга, за бои на которой получен орден Александра Невского, Сумы, Полтава, Золотопожск, Черкасск, Смелый, Корсун-Шевченковский котёл, Белая Церковь, Умань, форсирование Днестра, Ямполь, Сороки, Ясско-Кишиневский котёл, форсирование Буга и Ясс, Бухарест, Закарпатье, Польша, форсирование Вислы, Варшава, форсирование Одера…»
Раньше, когда школьникам это зачитывала, глаза у них горели, выспрашивали и про форсирование, и про котлы. Теперь уж никто не спрашивает. Смоленск или Ржев для нынешних детей — города неслыханные, а Корсун-Шевченковский котёл без смеха, поди, и не выговорят… Давненько её в школу не приглашали. Что поделаешь, возраст. Наработалась она за свою жизнь, здоровье и растеряла. Семью кормить надо было, Паша-то всё больше болел. А Володя рос, ему многое нужно, не его вина, что отец — инвалид. Вот и приходилось на работе штукатурить-малярить, а в выходные по знакомым хаты ремонтировать. Это уж потом Паше пенсию добавили, когда ветераны почти все поумирали. И сейчас, что Бога гневить, за него хорошо платят. Но здоровья ни за какие деньги не купишь…. Уж который день под лопаткой ноет и в голове шумит. Таблетки сейчас от давления такие делают, что не держат, только дуреешь от них, и спать хочется. Вот и сейчас… Может, на погоду? Хорошо хоть карточку Пашину нашла, надо на стол поставить. Пацан прибежит к вечеру, отдам. Врача что ли вызвать, пусть давление померит, а то даже в глазах темнеет…