Демочка потрепал пиджак по сутулому загривку:
– Виси, кореш, жди! Твое время еще придет.
В конце концов Дема остановился на свободных летних брюках, мягких кожаных туфлях, водолазке и легкой светлой куртке. Это выглядело достаточно стильно, Демид чувствовал себя в таком наряде спокойно и уверенно. Он побрился, почистил зубы, исполнил перед зеркалом несколько танцевальных па, неуловимо напоминающих У-шу стиля "Северной бабочки" и отправился на встречу.
Демид подошел к "Торосу" легкой пижонской походкой. Дневная жара уже спала, в воздухе разливался упоительный запах цветущих лип. Дема повернулся на носке и отставил ногу в незаметном чужому глазу чечеточном движении. Сейчас он исполнял роль жизнерадостного эстета, любителя больших джазовых оркестров. Не хватало только тросточки и туфель с железными набойками.
Швейцар средних лет с угрюмым видом сидел на стуле около открытой двери, читал "Комсомольскую Правду" и перегораживал вход своими ногами.
– Бон джорно, любезнейший, – сказал ему Демид. – Не соблаговолите ли вы принять ножку?
– Чево? – швейцар посмотрел на Дему, как на идиота.
"Тросточкой бы его… Да по мордасам".
– Копыта убери, чево…
Демид протянул швейцару пятерку и прошел внутрь.
Час был ранний. В зале царил приятный полумрак, не было даже накурено, народу было мало и оркестр еще не начал свою игру. Демида подвели к столику, стоявшему в отдалении от сцены и сервированному в стиле "а-ля-рюсс". Из-за стола встал мужчина лет пятидесяти, вежливо кивнул головой и протянул Демиду руку.
– Господин Коробов? Рад вас видеть. Ник Эджоу. Впрочем, можете величать меня просто Николай Игнатьевич. Николай Игнатьевич Ежов.
"Вот те раз! То иностранцы, то нет! Черт ногу сломит".
– Демид Петрович Коробов, лучше просто Демид. Так вы что, извините, из наших?
Мужчина улыбнулся. Вид он имел вполне американский. Хорошо одет. Глаза голубые, глубоко посаженные и спокойные, в сеточке мелких морщин. Светлые волосы, тронутые сединой и зачесанные назад. Большие грубоватые руки.
– Да, пожалуй, именно так и можно сказать – из наших. – Эджоу кивнул головой. – Бывший гражданин Советского Союза, бывший беженец со статусом религиозного меньшинства, бывший безработный… Все – бывший… А теперь – обычный бизнесмен. Канадец, позвольте так выразиться, русского происхождения.
Ник поманил рукой официанта:
– Эй, человек! Бутылку смирновской, пожалуйста! Вы водку пьете? – обратился он к Демиду.
– Да, немножко можно, – скромно сказал Демид.
Этот канадец не был похож на русских, вырвавшихся пять-десять лет назад за границу и теперь приезжающих, чтобы почувствовать себя в России человеком первого сорта, гордо проехать по улицам на арендованном "форде" и утереть нос старым друзьям и недругам. Он выглядел основательно и внушал доверие.
– Ну что, Демид, за знакомство?
– За знакомство, Николай Игнатьевич.
"Эджоу, канадский бизнесмен. Он же Ежов, русский мужик. Бывший. Неплохой человек, кажется. Существует полуанекдотический стереотип, что иностранцы все милые и глупые, как дети, и облапошить их ничего не стоит. "Русские прусских всегда бивали". А вот с нашенским человеком нужно держать ухо востро. Тебе-то не один ли черт, Ежов он или Эджоу? В конце концов, тебе от него ничего не нужно. А ты ему зачем-то понадобился".
Дема откинулся на спинку стула. Водка была ледяной, еда вкусной. Чем не жизнь?
"Впрочем, ты знаешь, зачем. На этот раз знаешь ".
– Прожил я в Канаде без малого двадцать пять лет. – Ежов молодецки тяпнул рюмку и занюхал бутербродом с черной икрой. – Но родину свою забыть не могу. А порою кажется, что и не уезжал от нее никогда. Повезло мне – если и есть на свете страна, похожая на Россию, то это Канада. Знаешь, Демид, в нашем городке каждый третий – русский или украинец. Конечно, не такие, как я – беглые совграждане. Эти люди уехали за море еще в начале века, не одно поколение с тех пор сменилось. И язык уже многие подзабыли, вот разве что только вера православная осталась. Я ведь сам-то из староверов, уехал из СССР под предлогом религиозных преследований. Хороший был предлог… Хотя и не больно-то я был тогда верующим… Это уже потом, когда наелся я досыта ихних гамбургеров, наработался уборщиком в ихних фаст-фудах, потянуло меня к чему-то родному – хоть и не советскому, может быть, а к русскому. Так и осел в Канаде. Хорошо там. Природа как в России – леса сосновые, черника, грибы. Лисицы такие же рыжие. Глухари есть, охота замечательная. Любишь охоту, Демид?
– Нет, не люблю. – сказал Демид откровенно. – Нехорошо это – убивать животных.
– Ничего, что я перешел на ты?
– Конечно, конечно.
– Ты уж прости меня, Демид Петрович. Хоть я давно уже, вроде бы, иностранец, но человек простой. Что ж тут поделаешь? Вырос я в крепкой крестьянской семье. Слово отца у нас было – закон! И хотя батька мой, бывало, драл меня розгой, обиды на него не держу.
Николай перегнулся через стол к Демиду, доверительно постучал узловатым пальцем по столу:
– А я вот дочку свою, между прочим, пальцем не тронул. А кто тронет, тому голову оторву.
Сел. Выпили еще по стопке.
– Глупая она еще. Но в церковь ходит, это хорошо. Без этого нельзя, Дема, так я тебе скажу! Нынешние, они… От беса многое. Мутит он людей, застилает глаза. А Россия гниет заживо – смотреть больно. Не чужая она ведь, матушка.
Николай замолчал и грустно подпер голову рукой. Было в нем что-то патриархальное. Демиду такие люди встречались редко, и он слегка их сторонился – трудно было найти точки соприкосновения между их простой, основательной философией, и его собственным мировоззрением, эклектично составленным из обрывков экуменистического христианства, дзен-буддизма и житейской психологии российского горожанина.
– А Джейн совсем не говорит по-русски? – спросил Демид.
– Янка-то? Почему не говорит? В семье-то мы по-нашему говорим. Сызмальства приучал…
– А что же она со мной только по-английски разговаривала?
– Ну, ты, милый, сам ей дал поблажку, начал по-английски. Обматерил ее, кстати сказать. Она мне все рассказала. И правильно, что обругал. Потому что за дело. Шлендает где попало, у отца не спросясь… И перепугалась она очень. Вот ты представь себя на ее месте. Слава Богу, что хоть ты, мил человек, хорошим оказался, помог девчонке. А если б нехристь какой был?
– Угу.
– Она сейчас в Москву уехала на две недели, курс русского там проходит. Вот вернется, посмотрим, чему ее там научили. Вообще-то она в первый раз в России. Могла бы и почаще сюда приезжать. Я сам отсюда почти не вылезаю. Дела, дела.
– Бизнес?
– Да, бизнес. Станки деревообрабатывающие поставляю. У нас в Канаде все это на высоком уровне. Станками не интересуешься?
– Нет, – сказал Демид. – Я – специалист по кишечнополостным. Обсудить не желаете?
– Ладно, Демид. Не будем, как говорится, тянуть кота за хвост. Суть дела такова: моей дочке нужна хорошая нянька. По-моему, ты подходишь.
"Угадал. Конечно, я угадал".
– Николай Игнатьевич, вы же в первый раз меня видите! Не слишком ли вы рискуете, предлагая работу совершенно незнакомому человеку?
– Ну, положим, справочки я о тебе навел. Кое-что узнал, друг мой ситный -в том числе о всяких твоих художествах и приключениях, которыми охотно заинтересовалась бы ваша милиция. Знаю, знаю… Везучий ты, говорят, и от пули заговоренный! Но, честно говоря, меня это мало волнует. По глазам я вижу человека. Поверь мне, жизнь я за свои полвека повидал, жизнь меня била достаточно, в людях научила разбираться. Много тут всякой шпаны крутится, охранниками называются. Может, люди среди них есть и внешне неплохие, но смотрю я в их глаза и вижу – сердцевина-то трухлявая, вот в чем дело! А сердцевина должна быть твердой, из крепкого дерева. Воспринимай мои слова как хочешь, но в тебе это есть. Все остальное – ерунда, жизнь слабого человека всегда сломает, каким бы он каратистом не был. А тебе природой многое дано, из тебя, Демид, может толк выйти, если не загордишься. Ты вот лучше скажи откровенно, в Бога-то веришь?