А зря! Но кто не ошибается? И вот когда все воины ушли, я повернулся к Белуну - а это наш набольший волхв - и спросил:
- Готово?
Он сказал:
- Готово. Ждут уже.
- Тогда чего стоим?
И я первым прошел мимо Бессмертного Огня, горящего меж Хрт и Макьей, потом я поклонился Хвакиру и бросил ему кость (не кость, конечно же, а золотой диргем, но всё, что ты ему ни бросишь, называют костью), потом, уже в самом пороге, снял шапку и вошел простоволосым. В Жилище Прародителей никто не смеет появляться в шапке.
Жилище Хрт и Макьи небогатое: стол, лавки вдоль стола, очаг, лежанка, колыбель. Ни золота, ни самоцветов, ни покрывал ромейских, ни парчи, ни... Ничего! Хрт этого не любит. Он говорит:
- Зачем мне это всё? Ни съесть, ни выпить. Только сжечь!
И потому мы всю его добычу и сжигаем. Хрт этим тешится. А Макья смотрит на огонь и плачет. И потому, когда Хрт спит, мы тайно носим Макье всякие подарки. Она их принимает, примеряет, а после прячет. Где? Мы этого не знаем. Но Хальдер говорил:
- За Хижиной. Там у волхвов есть тайные хранилища. И поэтому если вдруг, а всякое случается, ты соберешься выступать в поход, но у тебя будет в чем-то недостача, так ты приди туда и попроси у них.
- У Хрт и Макьи?
- Нет! - и Хальдер засмеялся. - У волхвов. Но тихо попроси, чтобы никто этого не знал. Пообещай, что возвратишь с лихвой. Я часто обещал. И каждый раз возвращал всё до последней крупицы. А силой не бери!
Вот так он говорил, так я запомнил. И вот я в Хижине. В дальнем конце стола, у очага, плечом к плечу сидят наши Благие Прародители. Сами они из золота, а глаза у них выложены из зеленых самоцветов, а губы из красных. Зеленый - это зелень, жизнь, а красный - это кровь и, значит, тоже жизнь. А перед ними, как перед живыми, стоят мисы с кутьей и чаши. А в чашах сурья, забродивший мед, настоянный на тридцати трех целебных травах. И также вдоль стола для нас уже были расставлены мисы и чаши. И мы прошли, расселись, соблюдая старшинство. Я, как всегда, сел рядом с Хрт, следом за мной сел Верослав, за Верославом - Судимар, за ним... Ну и так далее. А по другую сторону стола, напротив нас, сели Гурволод, Миролав, Стрилейф, Шуба, Чурпан... Но место Хальдера - между Гурволодом и Макьей - пустовало. Также ни мисы ему не было дано, ни чаши. И это правильно - ведь он уже не с нами, он далеко уже, его корабль плывет к его богам. А мы сошлись не для того, чтобы его кормить или поить, а чтобы вместе пожелать ему большой воды и острого меча, храбрых врагов. Белун так и сказал с лежанки.
Белун, набольший волхв, к столу никогда не садится; он сидит на лежанке, с нее говорит. И вот он и сказал:
- Большой воды!
Мы встали, пригубили сурьи. Сели, отведали кутьи. Молчали.
Набольший волхв опять сказал:
- И острого меча!
Мы снова выпили и снова закусили.
- Храбрых врагов!
Мы выпили. Но только стали закусывать...
Раздался скрип. Это скрипела колыбель. Она сама собою закачалась. То добрый знак! Как колыбель качается, так и корабль плывет. Большой воды ему, острых мечей, храбрых врагов! Я встал...
Но волхв сказал:
- Сиди!
Я сел. А волхв опять сказал:
- Пускай себе плывет. А мы будем смотреть. Он держит путь к чужим богам. Пусть так! Сколько земель, столько богов. И это справедливо. И Хальдер справедливым был. И вот за то я дую в его парус, дую!
И волхв действительно стал дуть на колыбель - и колыбель закачалась быстрее, и заскрипела громче, еще громче. Так другие колыбели не скрипят, так может скрипеть только эта, первая из всех колыбелей. У Хрт и Макьи было трое сыновей, три дочери, и был еще один, подкидыш. Они все семеро - из этой колыбели. А мы - от их детей и внуков, правнуков, праправнуков. Отец мой, Ольдемар, считается от старшего из сыновей, а Верослав от среднего, а я - так Верослав в Тэнграде на пиру кричал - будто от младшего, подкидыша!
- Подменыш - сын подкидыша! - вот как он надо мной глумился.
Хальдер, узнав о том, сказал:
- И ладно, пусть потешится! А мы пока что сходим в Руммалию, а после женишься, дождешься сыновей, а там... Хрт надоумит, а Макья простит!
Но, видно, долго ждать тех сыновей. Пора уже! Я снова встал...
Белун опять сказал:
- Сиди!
Но я сказал:
- Довольно. Насиделись! Я буду слово говорить. При Хальдере, пока он еще здесь, - и я кивнул на колыбель, которая все еще продолжала раскачиваться. - Пусть Хальдер тоже слушает! А то, когда он придет к чужим, но для него своим богам, тогда зачем ему будет всё это?!
Белун подумал и сказал:
- Пусть так. Но прежде ты положишь меч. И остальные - тоже.
Я задрожал от гнева, но сдержался. И обнажил свой меч, и положил его на стол. И остальные поступили так, как я. А после они сели. Я стоял. И снова осмотрел их всех и усмехнулся. Но только я собрался говорить...
Как Верослав сказал:
- А ножны? Пусть положит ножны!
- Какие еще ножны?! - гневно спросил я.
- А те, которые ты подменил. Взял ножны Хальдера!
- Вот это уже правильней! - еще более гневно воскликнул я. - Взял, а не подменил. Вот эти, да? - и я снял ножны с пояса и показал их всем...
И положил рядом с мечом. Меня всего трясло! Ибо теперь, увы, пока наши Благие Прародители того не пожелают, мне не поднять ни меч, ни ножны! Вот какой силой обладает этот стол! Однажды мой отец, озлясь на ярла Вальделара, пытался взять свой меч, но тщетно - рвал, гневался, кричал... А после примирения он поднял меч словно пушинку, в ножны вложил...
И вот я тоже теперь без меча и без ножен. И, значит, здесь мне Верослава не достать. Ладно, подумал я, пусть будет так. И продолжал:
- Да, это ножны Хальдера. Когда он уходил, он мне сказал: "Мой ярл! Когда я отыскал тебя - а это было на Рубоне, в трех днях пути от Уллина, возле тебя лежал вот этот меч и эти ножны. Я долго думал, что всё это означает. А после понял так: ты - мои ножны, я - твой меч. Сегодня меч уйдет к чужим богам, а ножны остаются. Мир ножнам! А мечу - храбрых врагов!" Вот что сказал мне, умирая, Хальдер. И вот я снова говорю: храбрых врагов тебе, мой Хальдер!
И я поднес чашу к губам. Белун сказал:
- Храбрых врагов!
- Храбрых врагов! - сказали все; даже тэнградский ярл это сказал.
И они встали. И мы выпили. Потом все вместе сели и ели кутью. Белун, немного подождав, сказал:
- Сын мой, ты обещал, что скажешь слово.
Я посмотрел на Верослава, на мечи, которых не поднять, потом опять на Верослава... и он мне подал знак, и я ему ответил тем же... И лишь потом уже сказал:
- О, нет! Я передумал.
- Так. Хорошо, - сказал Белун. - Тогда пусть говорят другие.
Так и было. Другие говорили о походах, в которые они ходили вместе с Хальдером. И было ими много сказано о храбром Хальдере, о мудром Хальдере, о щедром Хальдере, о грозном Хальдере, о хитром Хальдере, о...
Много было сказано! И наши чаши опустели, и была съедена кутья. Никто уже не говорил. Молчали.
Белун сошел с лежанки, заглянул в колыбель, покачал головой и сказал:
- Его уже не видно. Он у чужих богов.
И колыбель сама собой остановилась. Мы встали и легко, без всякого усилия, взяли со стола свои мечи и спрятали их в ножны, пошли к дверям. Ярл Верослав тихо спросил:
- Теперь к тебе?
- Ко мне, - ответил я. - И там уже никто не помешает нам...
Но тут Белун сказал:
- Сын мой!
Я обернулся.
- А ты пока останешься, - строго сказал Белун.
И все они ушли, а я один остался.
- Дай руку, - сказал волхв.
Я дал. И он провел меня мимо стола, и подвел к очагу, и сказал:
- Вот. Смотри!
Я смотрел на огонь. Огонь - это тепло и жизнь. Огню подвластно всё вода, железо, мы. Всё смертно, лишь огонь бессмертен. Огонь горел, огонь горит, огонь будет гореть, а посему он помнит прошлое, он знает настоящее и смотрит в будущее. И ты должен смотреть в него, в огонь, любить его и веровать в него, не лгать ему и, может быть, тогда...