- Здравствуй, мама!
- Ах, это ты, Поль!.. Войди же!.. Осторожно с оборками, Корантина.
Госпожа Астье надевала юбку перед зеркалом. Это была высокая, стройная женщина, еще довольно красивая, несмотря на сухую кожу и поблекшее лицо. Не меняя положения, она подставила сыну напудренную щеку, к которой он едва прикоснулся остроконечной белокурой бородкой: оба они были не склонны к сердечным излияниям.
- Молодой барин завтракать останется? - спросила Корантина, толстая крестьянка с лоснящимся рябым лицом, которая, сидя на ковре, точно пастушка на лугу, подшивала подол черной поношенной юбки своей госпожи. Тон, каким это было сказано, и сама поза Корантины, исполнявшей в доме различные обязанности за более чем скромное вознаграждение, говорили о том, что она чувствует себя здесь своим человеком.
Нет, Поль не останется завтракать. Он спешит. Внизу у подъезда его кабриолет, он заехал, чтобы сказать два слова матери.
- Твой новый английский кабриолет?.. Посмотрим!..
Госпожа Астье подошла к открытому окну и слегка раздвинула жалюзи, на которых полосами играло яркое майское солнце, раздвинула как раз настолько, чтобы рассмотреть щегольской легкий экипаж, сверкавший новизной кожи и лакированным деревом, и лакея в ливрее с иголочки, державшего под уздцы лошадь.
- Ах, сударыня, вот прелесть-то!.. - прошептала Корантина, тоже глядя в окно. - Ну до чего в нем хорош, наверно, ваш сынок!
Мать сияла. В домах напротив открывались окна. Прохожие останавливались около экипажа, появление которого взбудоражило всю эту часть Бонской. Отослав служанку, г-жа Астье села на край кушетки и сама принялась чинить юбку, ожидая, что скажет сын; она уже догадывалась, в чем дело, хотя казалась всецело поглощенной своей работой. Поль Астье, откинувшись в кресле, тоже молчал, играя веером из слоновой кости, старой безделушкой матери, знакомой ему чуть ли не со дня рождения. Глядя на мать и на сына, нельзя было не поразиться их сходству: одинаково смуглая кожа креолов с едва проступающим румянцем, та же гибкость стана, серые непроницаемые глаза и в обоих лицах едва уловимый изъян - тонкий, слегка искривленный нос, придающий лицу хитрое и насмешливое выражение, что-то не внушающее доверия. Они молчали, следя друг за другом, напряженно выжидая, а щетка Тейседра грохотала вдали.
- Недурно... - заметил Поль.
Мать подняла голову.
- Что именно?
Концом веера, бесцеремонно, как это принято в мастерской художника, он указал на голые руки, на линию покатых плеч под тонким батистом. Г-жа Астье рассмеялась.
- Да, а вот это?.. - Она рукой коснулась длинной шеи, на которой морщины изобличали возраст женщины. - И потом еще...
Она подумала: "Какое это имеет значение, если человек красив..." - но ничего не сказала. Эта женщина, известная своим умением поддержать любой разговор, искушенная в светской болтовне, во всякой лжи, владевшая искусством все сказать прямо или обиняками, не находила слов для выражения единственного искреннего чувства, которое она испытала за всю свою жизнь.
Собственно говоря, г-жа Астье не принадлежала к числу тех женщин, которые не могут решиться стареть. Еще задолго до того, как в ней угас огонь страстей, - по-видимому никогда и в молодые годы не пылавший особенно ярко, - она все свое кокетство, все стремление покорять и пленять, все честолюбивые мечты светской женщины перенесла на своего сына, этого высокого красивого молодого человека двадцати восьми лет, учтивого и сдержанного, с маленькой бородкой и коротко подстриженными спереди волосами, как подобает современному художнику, в походке, во всех движениях которого чувствовались ловкость и выправка, приобретаемые нынешней молодежью на военной службе.
- Бельэтаж у тебя сдан? - наконец спросила мать.
- Да, как же... сдан!.. Ни одна собака не является. Ни реклама, ни объявления - ничто не помогает... Невольно вспоминаются слова Ведрина на его выставке: "Я не знаю почему, но они не идут".
Поль тихонько рассмеялся: он представил себе Ведрина, спокойного и уверенного в себе, среди своих эмалей и скульптур, удивляющегося без тени досады отсутствию публики. Но г-же Астье было не до смеха: роскошный бельэтаж пустует уже два года!.. Улица Фортюни, прекрасный квартал, дом в стиле Людовика XII... построенный ее сыном! Чего же им еще нужно?.. "Им", "они" - это, должно быть, те самые, которые не шли к Ведрину... Перекусывая зубами нитку, она сказала:
- А ведь это дело хорошее.
- Превосходное! Нужны только деньги, чтобы выждать...
Все уходит на проценты по закладной... А тут еще покоя нет от подрядчиков: необходимо уплатить за столярную работу десять тысяч франков к концу месяца, а у него нет ни единого луидора.
Мать, надевавшая лиф перед зеркалом, побледнела и заметила, что бледнеет. По телу побежала дрожь, как перед дуэлью, когда противник поднял пистолет и нацелился.
- Ты получил за реставрацию Муссо?
- Муссо! Когда это было!..
- А гробница Розена?
- Все на том же месте... Ведрин никак не может кончить статую.
- Почему же ты связался с Ведрином? Ведь отец тебе говорил...
- Старые песни! Ведрин просто пугало для них; для Бессмертных...
Поль встал и заходил по комнате.
- Ты, кажется, меня знаешь! Я человек практический... И если я поручил статую Ведрину, значит, у меня были к тому основания.
Внезапно повернувшись лицом к матери, он спросил:
- У тебя не найдется десяти тысяч франков?
Вот чего она ожидала с самого его прихода, только за этим он и заезжал к ней.
- Десять тысяч франков!.. Откуда?..
Больше она не произнесла ни слова, но рот ее и глаза, выражавшие бесконечное страдание, казалось, говорили: "Ты же отлично знаешь, что я тебе все отдала, что на мне тряпье, что вот уже три года, как я не покупала себе шляпки, что Корантина стирает мое белье на кухне, потому что мне совестно такую рвань отдавать прачке, и ты ведь знаешь, что тяжелее всего для меня отказать тебе. Зачем же ты меня об этом просишь?"
Немой упрек матери был так красноречив, что Поль Астье поспешил ответить:
- Разумеется, я не тебя имел в виду. Если бы они у тебя были!..
А затем, с обычной для него холодной насмешливостью, продолжал:
- Мэтр там, наверху... Может быть, тебе удастся вытянуть из него?.. Ведь ты умеешь подойти к нему!
- Это было раньше, теперь уж не то...
- Однако он работает, книги его продаются, вы ничего не тратите...