Десять дней спустя я стоял, переминаясь с ноги на ногу, перед святым Иоанном Евангелистом в церкви Санта Кроче и все еще пытался придумать, как спасти Ингрид. Времени оставалось все меньше. А плана до сих пор не было. Я совсем отчаялся и обратился к чудодейственному средству — картинам Джотто. Если была какая-то правда в этих нежных тонах, линиях и выражаемом чувстве, если был на свете святой, прославляемый на этих картинах, он должен прийти мне на помощь. Раньше я редко молился и во все прожитые годы чаще поминал Бога в ругательствах, чем в молитвах, но сейчас я молился.
— Я прошу не за себя, святой Иоанн, — еле слышно произнес я, обращаясь к возносящемуся на небеса святому.
— О чем? — со смешком спросил чей-то голос.
Я резко обернулся.
— Мастер Джотто! — так и вскричал я на радостях, что вижу наяву этого плотного старика.
Позже я узнал, что не один я так радовался при встрече с ним. Между тем он не был красив в обычном понимании, лицо у него скорее было простецким, но светившийся в нем живой ум и воодушевлявшая его огромная человечность вызывали радость с первого взгляда.
— Неужели это тот самый щенок снова виляет хвостиком перед моими фресками все на том же месте, где мы с ним расстались? — поддразнил меня Джотто, вскинув брови.
— Я кое-что узнал о ваших работах, — выпалил я, захлебываясь от торопливости. — Я расспрашивал монахов…
— Смотри не заучись до утраты непосредственного восприятия! — Уголок его рта иронично приподнялся. — Непосредственное выражение чувств хорошо тем, что показывает незамутненную истину. — Я не знал, что ответить, но он покачал головой и махнул рукой, что, дескать, неважно. — Я так и думал, что найду тебя здесь. И вот принес тебе кое-что.
Он протянул маленький сверток.
Никто еще никогда не дарил мне подарков. Кроме Марко, который давал мне сласти. Поэтому я растерялся, не зная, как себя вести. Это явно не было чем-то съестным. Я молча смотрел на сверток в руках у Джотто. Он был завернут в дорогое тонкое полотно и перевязан красной ленточкой.
— Оно не кусается. — Джотто сунул мне сверток.
Я взял его и застыл с вытянутыми руками.
— Ну же! — подбодрил он.
Я сделал глубокий вдох и развязал ленточку. Обертка раскрылась, и я увидел четырехугольную деревянную дощечку. Я запихнул ткань за пазуху и провел рукой по дощечке. Оказалось, их было две, сложенных вместе. Я раскрыл створки. Каждая картина была размером с две мои ладони в длину и ширину. С одной на меня смотрела пресветлая Мадонна в лазоревом плаще. На другой в полный рост был изображен Евангелист, и с ним щеночек, который с обожанием смотрел на святого.
Голос застрял где-то в горле, и я упал на колени:
— Мастер, я этого не достоин!
— Как же, ведь это твоя семья, — ответил он. — Коли породнился с моими картинами, то надо, чтобы у тебя была и своя, которая всегда будет при тебе. Мне вот никуда не уйти от своих родственников, они так и липнут ко мне, как темпера к дереву, особенно когда оказываются без денег.
— Я этого не достоин, они слишком прекрасны!
— Нет уж, бери, — возразил он и жестом приказал мне подняться, но я был слишком ошеломлен, чтобы встать с колен.
— Мне нечего дать вам взамен, — произнес я, сбитый с толку его щедростью.
— Мне достаточно твоего восхищения, — ответил он и обратил свой взор на большие фрески, украшавшие часовню. — Они очень ценные. Так что береги их.
— Буду беречь! — поклялся я и медленно поднялся, прижимая к груди складень.
От потрясения никакие слова не шли мне на ум, я даже не сумел вымолвить простое «спасибо», хотя чувство благодарности переполняло меня через край, подобно серебристо-серым водам Арно, когда бурные волны захлестывают берега.
— Так о чем же ты просил, когда молился не за себя? — спокойно спросил Джотто.
Я держал складень дрожащими руками, жадно вбирая в себя каждую черточку, каждый цвет, каждый изгиб. Лик Мадонны излучал свет и был так тонко написан, что одновременно являл собою живую женщину и небесное существо, воистину Матерь Божию. Взор ее источал сострадание и любовь. Мне казалось, в них можно погрузиться навек. Нужно будет хорошенько спрятать это сокровище от Сильвано и его всевидящего ока, найти для него во дворце укромное местечко. Нелегко будет отыскать там недоступный уголок.
— Так о чем же? — Любопытный голос Джотто вернул меня к действительности.
Я вскинул голову.
— О свободе.
— Ты просишь у Евангелиста свободу для кого-то другого? А у тебя и без того свободы достаточно?