— Об этом уж мы позаботимся, — вставил Странник.
— И я могу работать, — добавил я. — Я годен к тяжелому труду. Я могу чистить сарай, убирать за скотиной и делать все, что прикажете. Я заплачу вам за гостеприимство.
— Садись, Лука, — мирно проговорил Сфорно. — Что-нибудь придумаем. — Он указал на стул рядом ссобой, и я сел. — Поешь курицы. Моя Лия готовит лучше всех в округе.
— Перемены — единственное, что постоянно, — заметил Странник.
И так началась моя первая трапеза с семьей Сфорно, как началась и моя жизнь в этом доме. Она протекала поблизости от уютного семейного очага, но все же в стороне от него, ведь я как был, так и остался здесь чужаком. Но никогда больше я не был так близок к семейному теплу, как в этом доме.
После чинного ужина я отправился в сарай. Я принес с собой маленькую свечку, но, вступив на порог, задул огонь, чтобы случайная искра не подожгла солому. В щели вливался лунный свет, одевая дощатый пол, стойла, стены сарая в черно-белый костюм арлекина. Все вокруг затопил могучий прилив света и тени. Я улегся, но долго не мог заснуть. В ушах до сих пор звенели крики клиентов, которым я перерезал глотки. Они принимались орать, когда я входил, заляпанный кровью, с ножом в руке, орали, когда я их резал, и дыхание вырывалось у них из разрезанной глотки с пузырящейся кровавой пеной. Те, на кого я нападал со спины, умирали быстро и без шума. Те, кому я вспарывал живот, орали, стонали и молили о пощаде, пока не истекали черной кровью и не замолкали навсегда. Один черноволосый мальчик видел, как я пырнул его клиента в живот. Мы вместе смотрели, как мужчина корчился на полу и молился, хрипло выкрикивая «Аве Мария!», молил о спасении Отца Небесного, Сына и Святого Духа, Деву Марию. Наконец он умолк, а мальчик выглянул за дверь и устало спросил:
— А девушка придет, чтобы забрать тело и помыть меня? Наверное, следующий клиент уже ждет.
Мне долго пришлось ему втолковывать, что больше клиентов не будет. Вряд ли он даже понял, когда я ушел, что Сильвано мертв и душные стены рухнули…
…Я увидел океан, безбрежный и взволнованный, столь огромный, что я ужаснулся. Откуда такой простор? А потом на берегу ко мне подошел златовласый человек с безмятежно-спокойным лицом. Он выпустил из клетки белую птицу, и я возрадовался. Я проводил птицу взглядом, но воздух вдруг наполнился дымом. Он клубился вокруг женщины, лица которой я не видел, хотя ощущал ее запах — дивное благоухание сирени, лимонов и чистой ключевой воды. Я знал, что она принадлежит мне, и знание этого наполнило меня таким счастьем, что я едва мог его вместить. Но вдруг она упала в реку, и ее белое платье распласталось по волнам. Я ждал, ждал, и решимость ныла в моем сердце, в горле скребло, крик вместе с невыносимой мукой рвался наружу. А потом меня связали. Грубыми веревками опутали мое тело, они врезались в ноги и руки. Вокруг заклубился густой белый дым. А потом языки пламени заплясали у моего лица, а сквозь этот огонь я видел перед собой человека. Он смеялся, смеялся, и тут я узнал его. Это был Сильвано. Огонь растопил лицо Сильвано, точно воск, и он превратился в Николо, а потом на костре уже был не он…
— О-ох!
Я дернулся и проснулся. Уже рассвет, а я лежу на куче соломы. Сердце бешено колотилось, но покорность, стеснявшая мне грудь, исчезла, а в соломе шуршала, уползая, обыкновенная зеленая садовая змея. Я жадно перевел дыхание, а потом, когда буря в теле улеглась, стянул с себя шерстяное одеяло, которое мне дал Моше. Серая сарайная кошка, что мурлыкала во сне у меня под мышкой, метнулась за полевой мышью или, может быть, за змейкой. Я потянулся и глубоко вдохнул земляной запах коровника, конского пота, пыльных перьев и свежего навоза, мышиного помета, сырой соломы и мертвых насекомых. Здесь воздух не был пропитан благовониями, не было роскошной постели с тонким бельем, как у Сильвано. Интересно, когда я забуду запахи благовоний и прикосновение роскошных тканей — или мои чувства вобрали их навсегда? Со смущением и благодарностью я подумал о Сфорно, но тут мне вспомнился только что приснившийся сон, и меня охватил дикий, животный ужас. Однако, вспомнив об обещании, данном его жене, что буду помогать, я схватил лопату и начал вычищать стойла. Работал я неумело, ведь за эти годы я поднаторел совсем в другом ремесле. Я надеялся, что новое занятие развеет наваждение черного сна, в плену которого я находился. И тут в сарай вошел Странник, гремя деревянными башмаками.
— Что-то ты бледен, Бастардо, — заметил он. Схватив щетку, Странник зашел в стойло и бодро принялся чистить одну из лошадей.
— Кошмар приснился, — ответил я, стараясь говорить весело.