– А этот как же? – указал я на того, который, по моим представлениям, был телохранителем черноглазого, и который один сейчас сидел на корточках.
– Да какой из него телохранитель? – высокомерно усмехнулся Костун.
Он, как и все остальные толстосумы, вероятно, считал, что чем больше телохранитель, тем он сильнее. Сказал, а потом посмотрел на меня и как-то резко потупился.
– Хорошо быть человеком, согласись, – хриповато отозвался сидящий на корточках. – Никто тебя не воспринимает всерьез, считая замухрышкой и слабаком, а потому и не обращают внимания.
– А ты, значит, не такой?
Он с самого начала показался мне необычным, потому что обычные люди не могут быть телохранителями у таких, как черноглазый.
– Кто знает, у нас всех есть тайны. – И весело улыбнулся.
– С телохранителями понятно, – сменил я тему, – а где девушка?
Толстячки переглянулись и пожали плечами.
– Не было ее с нами, – впервые за все время подала голос лысая тощая старушка. Она, как и ее муженек, резко контрастировали с Костуном и вторым толстяком.
– Нас всех поймали, а ее не было, – поникшим голосом подтвердил лысый тощий старичок.
– Я так и сказала! – повысила голос жена.
– Я просто уточнил, – сказал еще более поникший муж.
– Ничего ты не уточнил. Сказал очевидное.
– Я просто…
– Ты всегда просто! Одна я всегда сложно и всегда виновата!
В этой паре главенствовала явно жена, что, судя по выражению глаз, доставляло ей неимоверное удовольствие. Я бы не удивился, узнав, что до этого у нее было пять мужей, которые скоропостижно скончались от какой-нибудь болезни, которую уже давным-давно научились предсказывать и лечить.
– Лучше б вы молчали, чистое слово, – вмешался Костун.
– А тебя не спрашивали, дэбел, – возмутилась старушка. —И не «чистое», а «честное».
– А при чем тут моя раса? Ты за своей смотри, танэк.
Оба пренебрежительно выплюнули названия чужой расы, словно это было какое-нибудь обзывательство. Названия некоторых рас и правда на некоторых языках было созвучно с чем-то неприличным и оскорбительным, хотя, насколько я знал язык и дэбелов, и танэков, у них ничего подобного не было. Хотя неологизмы можно придумать всегда.
– А что мне смотреть за моей расой? Нам больше миллиона лет, – гордо выпятила острый подбородок старуха. – И наша лысина тому подтверждение.
– У меня тоже есть лысина… – гордо выпятил круглый живот Костун.
– Ха! – перебила Костуна старушка. – Не надо путать отсутствие волос из-за эволюции и простое облысение.
Костун сжал кулачки так, что даже сквозь толстую кожу проступили белые костяшки, и готов был уже броситься и растерзать высокомерную старушку, но тут вмешался другой толстячок:
– Да будет вам, будет, – встал второй дэбел между оппонентами. – Сейчас мы все в одной тарелке. Не надо нам ссориться. Нужно что-то решать. Все мы здесь не бедные, так что предлагаю скинуться и отдать бандитам выкуп. Уверяю вас, если мы так поступим, завтра же окажемся у родных пенатов.
– Не все решают деньги, – впервые заговорил франт. Деньги никого не оставляют равнодушными.
– Как это? – поднял брови толстячок. Он явно не мог смириться с таким высказыванием. – Деньги могут решить любую проблему.
– Это работает только в том обществе, где деньги имеют вес. Здесь же людям важнее не умереть от голода и жажды.
– Молодо-зелено, – усмехнулся толстячок. – Так если деньги есть, то можно и еду с водой купить. Элементарно!
Толстячок скрестил, хоть и с трудом, руки на груди, демонстрируя, что его довод железобетонный, и черноглазый все равно ничего не сможет противопоставить такому аргументу, а потому разговор окончен.
– А вы видели здесь магазины? – спросил черноглазый. Толстячок поморщился.
– Да как тут что увидишь? – поддержал собрата Костун. – Нас же окружили, как крестьяне хлебопекарню. – Поговорки Костуна не отличались логичностью, но произносил он их всегда с таким видом, словно именно на этих жизненных мудростях и вырос, считая их незыблемыми. – Ничего не разглядишь.
– А я вот все разглядел, – подал голос телохранитель черноглазого, вставая с корточек. – Нет тут ни магазинов, ни рынков, а значит, и деньги не нужны. Только если заместо бумаги туалетной! – усмехнулся он.
Толстяк всячески пытался перебороть себя, что явственно отображалось на его запотевшем лице, он не желал верить в подобное, а потому пытался всех вокруг, как и себя, убедить, что выход все же есть, и он именно в деньгах, потому что в его понимании любой вопрос могут решить именно они. Уповать на иное он был просто неспособен.
Он так и не смог придумать никакого довода в пользу своего суждения: