Она сделала все от нее зависящее, чтобы он питался. Возбудила к жизни все его чувства, чтобы вернуть в реальный мир.
Эрик не сомневался, оставь она его с военными или Хранителями Эгиды, он бы сейчас лежал прикованный к кровати, весь в капельницах, и доктора ставили бы на нем эксперименты, пытаясь проникнуть к нему в голову.
Черт, они бы только ухудшили его состояние.
– Ты до сих пор не веришь, что все это реально? – Она посмотрела вниз, где вода кружилась вокруг ее ног, бурлила и пенилась, натыкаясь на гладкую гальку.
Он потянулся к ней и приподнял ее лицо за подбородок, надеясь, что прикосновение к ее теплой коже поможет ей удостоверится в том, что он полностью, на все сто процентов, откровенен с ней:
– Я верю. Ничто в той адской дыре не было настолько теплым как ты.
Она сглотнула.
– Тогда почему ты не назовешь моего имени?
– Не хочу рисковать, вдруг кто-то услышит. Хоть ты и говорила, что я должен произнести его, испытывая страдания, все же я не хочу искушать судьбу.
– Почему? После всего, что ты пережил из-за меня, почему ты не хочешь просто назвать меня по имени и насладится тем, что я наконец получу то, что заслужила? – Едкие слова и жесткие нотки в голосе заставили его задуматься, через что же ей пришлось пройти в жизни, раз она могла подумать, что он на такое способен.
– Не скажу, что не думал об этом. – Признался он. – Когда я был в Шеуле, месть была единственным, о чем я мечтал. Но я знал, что ты не хотела, чтобы все так обернулось, поэтому, нет, я не могу так с тобой поступить.
Лимос потянулась и поиграла со своим кулоном-Печатью.
– И почему, мечтая о мести, ты отказал демонам, когда они предложили тебе сделку... мою пытку на твою?
Вот, черт, хотел бы он, чтобы она не знала. Он не желал, чтобы кто-либо знал о том, что он там пережил. Пытки, как оказалось, были глубоко личным, хотя и ужасным опытом, которым он предпочитал не делиться.
– Я не пошел на сделку, потому что не смог бы жить с самим собой. – Внезапное, ужасающее изображение Лимос, оскверненной руками, когтями, и приспособлениями тех демонов, мелькнуло в голове Эрика, и ему пришлось подавить рычание. – Я знаю на что способны те ублюдки, и никогда не пожелаю этого тебе.
Она тяжело сглотнула.
– И что же ты пожелаешь мне?
– Себя, – ответил он с жесткой честностью. – Такой дурак как я, желаю себя для тебя. Когда в спальне я сказал, что в мгновения ока ты окажешься подо мной, именно это я и имел в виду.
Лимос моргнула. Открыла рот.
– Но... – Он не дал ей возможности что-либо ответить. Эрик схватил ее за плечи и притянул к себе.
Она легко вздохнула, но не стала возражать, когда Эрик взял ее рот так, как мечтал каждый раз, закрывая глаза.
Вода плескалась вокруг них, маленькие капельки тумана окутали их лица, когда встретились их языки. Губы Лимос были нежными, тело напряженным, а ногти острыми, когда она впилась ними в его бицепсы.
Но, как и раньше, когда она скользнула руками к его плечам, прикосновение оказалось неуверенным, нерешительным.
Он не был так сдержан.
Он опустил руки к ее бедрам, схватил плоть под накидкой, но Лимос поймала его за руки и остановила.
– Почему, – пробормотал он возле ее губ. – Почему ты так застенчива?
– Потому что я никогда этого не делала.
Эрик откинул голову назад.
– Дерьмо собачье.
– Это правда.
– Хочешь сказать, что ты девственница? Тебе пять тысяч лет, и ты никогда не занималась сексом?
– Как я могла? – Мимо пролетела птица, и Эрик не удивился, когда все внимание Лимос переключилось на нее. Он с нетерпением ждал, когда она снова вернется к нему. – Я была помолвлена будучи совсем ребенком. Ты на себе испытал, что происходит, когда я поцеловала тебя.
Господи, он даже не думал о таком. Конечно же, она не могла ни с кем быть, когда ее жених выказывал ревность галактических масштабов.
– Почему я? – спросил Эрик, умирая от желания узнать почему, после стольких лет, она все же снизошла до поцелуя.
– Почему ты отдала его мне в ту ночь?
Лимос задрожала всем телом, а он сжал ее крепче. Потом, словно переключатель выключился, она перестала дрожать.
– Потому что, я была пьяна.
Абсолютный бред собачий. Эрик всю ночь наблюдал за ней, и да, видел, как она выпила какой-то мерзкий синий напиток и потом, водянисто розовый, но нет, пьяной Лимос не была.
– Ты лжешь. – Он обхватил ладонью ее затылок и немного помассировал, призывая ее к откровенности.
– Нет, не лгу.
– Это тоже ложь. Для меня нет ничего более ненавистного, чем ложь, Всадница. – Склонившись, он поцеловал ее в шею, чтобы смягчить свои слова, хотя ничто и никогда не сможет смягчить его отношение к лжи. Он слишком часто покупался на отцовскую ложь, видел, как его маму и сестру глубоко ранила та самая ложь. – Скажи мне, почему в конце концов ты смягчилась.