Слова Рамстана записывались, и если Тенно не понял их значения, то он мог проиграть запись заново. Но Тенно ответил:
— Так точно, сэр. Понятно.
Рамстан почувствовал облегчение. Еще один кризис миновал. До этого момента он не знал, будет ли Тенно повиноваться ему, поскольку будет думать, что Бенагур, согласно правилам, все еще остается главным. Но доверять Тенно было нельзя. Возможно, он повиновался бывшему капитану потому, что другого выхода в данный момент не оставалось. Но сейчас он подчинился, и это все, что требовалось Рамстану.
Дэвис спросила:
— Вы на самом деле сделаете это со мной? Рамстан обернулся:
— Послушайте, Бранвен. Мне такое не нравится. Но это абсолютно необходимо. Меня бы оправдали, даже если бы я приказал выкинуть вас в космос. Вы представляете реальную опасность, и существуют события… вещи… о которых вы не знаете. В их свете ваше положение представляется очень незначительным… сравнительно неважным. Я превысил свои полномочия… Я не должен был делать для вас даже этого…
— Они говорили правду! — закричала она. — Они говорили правду!
Рамстан не спросил ее, что она имела в виду. Он предположил, что она ссылалась на слова других женщин о нем. Однако она была не права, в этой ситуации не было ничего общего с его отношениями с женщинами из экипажа. Если бы она не была так испугана, она поняла бы, что он должен это сделать, чтобы обезопасить корабль и экипаж. И для более важных целей. Куда более важных.
Он сказал Дэвис, что она должна покинуть его каюту и идти навстречу сопровождающему.
— Я не могу ждать, пока он придет сюда. Возможно, осталось мало времени. Но то, что я скажу, вы услышите и на корабле, и в челноке. И тогда вы поймете все.
«Или, быть может, запутаетесь еще больше», — подумал он.
Проходя мимо него к двери, Бранвен отвернула лицо от света.
Рамстан сказал:
— В конце концов, я спас вам жизнь, и я делаю все, чтобы уберечь вас. Для вас лучше поскучать в одиночестве — неважно, сколько оно продлится, — чем быть разнесенной на кусочки. А я прежде всего обязан позаботиться о безопасности корабля.
— Сейчас вы обязаны, — произнесла она. — А как насчет потом?
Рамстан не ответил ей. Он сообщил вахтенному, что приказ молчать, пока он говорит, не касается его в том случае, если детекторы засекут что-либо, могущее представлять опасность.
ГЛАВА 24
— Сначала я должен поведать вам, что случилось, когда коммодор Бенагур, лейтенант Нуоли и я вошли в храм глайфы. Иначе вы не поймете последующие события, если не будете знать, что случилось с нами троими. В особенности со мной.
Он умолк. Но заговорила глайфа:
— Рамстан, расскажи мне, что произошло с тех пор, как я в последний раз говорила с тобой, и что происходит сейчас. — На этот раз она говорила голосом его отца.
Рамстан вздрогнул — слишком это было неожиданно.
— Офицеры и экипаж! Подождите немного!
Он обернулся — хотя в этом не было необходимости, — чтобы поговорить с глайфой. Люди и все разумные существа, которых он встречал, предпочитали при разговоре видеть лицо собеседника — для установления более глубокого понимания и меры доверия к тому, что говорилось. Лицо выражало душу, сознание, искренность. О правдивости говорящего судили по выражению его — или ее — лица. Но яйцеобразный предмет был всегда неизменен; на его поверхности не отражалась игра эмоций, у него не было выражения лица, телодвижений, об истинности или ложности слов можно было судить только по голосу. А этот голос мог меняться, мог становиться голосом его матери, отца или любого, кого знал Рамстан. Как будто он говорил с кем-то по древнему телефону или радио, когда изображение собеседника не передавалось.
Тяжким грузом на него давило и то, что он узнал от вуордха. Казалось, атмосфера сгущалась, превращалась в слои липкой бумаги, и эти слои накладывались друг на друга, их тяжесть становилась невероятной, сокрушающей. Он был придавлен, как будто на него обрушилось здание, и он чувствовал, что этим зданием было то, чего он не знал прежде. Оно высилось, высилось, поднималось за пределы границ воздуха и космоса.
Границы.
Это слово сверкнуло в сознании Рамстана, как летящий метеорит.
— Глайфа! Я долгое время пытался вызвать тебя на разговор. Но ты не отвечала.