— В пределах твоих ограничений… и моих… даже моих… все, — сказала глайфа.
— У меня нет времени, — ответил Рамстан.
— Врееееммммя, — протянула глайфа, сперва повышая, а потом понижая звук — словно бы волна набежала на берег, а потом откатилась. Теперь она говорила голосом дяди Рамстана, дяди, который научил его «языку» белок, дяди, в натуре которого странно и противоречиво сочетались склонность к философии и чувство юмора. Давно умершего дяди, который продолжал жить в памяти Рамстана и чей голос теперь был воссоздан глайфой.
— Да, у меня нет времени, — прошипел Рамстан. — Слушай, пока я буду рассказывать другим!
— Другим! Другим! Другим! — отдалось эхом и замерло.
Рамстан отвернулся от глайфы и снова обратился к экипажу:
— Когда я вошел в толтийский храм вместе с Бенагуром и Нуоли, я тоже испытал нечто необычное. Сверхъестественное. Сама сущность ощущений была такова, что, если бы я сообщил вам о них, вы усомнились бы в моем рассудке. Я, так же как Бенагур и Нуоли, был ошеломлен светом. Этот свет не был продуктом фотонного излучения. Очень немногие видели этот свет…
Тогда было так. Рамстан неожиданно стал пророком Мухаммадом, но в то же время оставался самим собой. Он спал в доме подле священной Каабы в Мекке. Он лег спать утомленным, и на сердце у него было тяжело, ибо он нашел так мало последователей с тех пор, как ангел Джабраил, представ перед ним в пещере, показал ему свиток и рек: «Прочти и запомни!» И Мухаммад должен был прочесть и поведать божественное слово человечеству.
Усталость, разочарование и отчаяние довлели над ним всего несколько секунд. Он проснулся, когда в домик вошел Джабраил, архангел Джабраил, чьи крылья сияли радугой цветов, а от чела исходило сияние.
Последующие события Рамстан описал очень кратко. Он хотел бы подробно остановиться на деталях, но не хотел утомлять аудиторию, и время было дорого.
— После того как Джабраил очистил мое сердце, омыв мне грудь водой святого источника Земзем и окропив меня хикмой, символом веры и мудрости, он взял меня за руку. И появился аль-Бураг. Аль-Бураг, Молния, удивительное, небывалое животное. У него было лицо молодой женщины, чело венчала золотая корона. Тело было подобно ослиному, но ноги и хвост — верблюжьи, упряжь была унизана жемчугом, седло было выточено из цельного изумруда, а стремена — бирюзовые.
Прежде чем помочь Мухаммаду-Рамстану сесть на аль-Бурага, архангел поведал ему, что Аллах решил: этой ночью пророк его совершит путешествие по всем семи небесам и будет допущен предстать перед ликом Истины, Предвечного, Отца Всего.
— Ни один язык не в силах описать мой восторг, — говорил Рамстан. — Не существует слов, которые могли бы передать вам хотя бы самые слабые отголоски мощи и высоты моих чувств. Мистические ощущения всегда невозможно передать. Как могу я описать, как многоцветный свет омывал каждую клетку моего тела и как каждая клетка трепетала от восторга, и как я видел каждую клетку и знал ее имя. Или как я почувствовал это существо — словно гигантскую тень позади меня, позади моей души, существо, бывшее лишь отражением величественного лика Невыразимого, который ослепил бы меня, если бы, почувствовав Его руку на своем плече, я смог бы обернуться и посмотреть в Его лицо. Но я не хотел оборачиваться, поскольку знал, что даже неистовый свет не смог ослепить меня настолько, чтобы я не узрел Его сокрушительной красоты. И Его уродства. И в то же время я чувствовал, что могу обернуться и — ужасная мысль! — не увидеть ничего.
Рамстан упомянул о путешествии на аль-Бураге из Мекки в Иерусалим, древний Иерусалим, бывший во времена пророка святым городом. Он мимолетно рассказал о том, как вошел в мечеть и встретил там пророков Божиих, пришедших до него. Он сказал, что его приветствовали Ибрагим, Муса и Иса, то есть Авраам, Моисей и Иисус.
Затем он вознесся на аль-Бураге на первое небо, в сферу цвета бирюзы, и перед ним летел Джабраил, несущий знамя.
Небеса за небесами, ангелы все более высокого ранга, величайшие из великих людей. Адам на первом небе, Иоанн и Иисус на втором, Иосиф на следующем, Идрис на четвертом, выше — Аарон, Моисей повыше Аарона, а Авраам — на последнем и самом высоком. Хотя Рамстан старался быть кратким, он не смог удержаться и не описать в деталях Белого Петуха на первом небе, ангела, выглядевшего как птица, чей гребень касается подножия трона Аллаха, а ноги покоятся на Земле. И не мог не поведать о том ужасе и благоговейном трепете, который охватил его, когда он узрел ангела, наполовину из снега, наполовину из огня, и в левой руке его четки из снега, а в правой — четки из пламени, и читает он молитвы, перебирая сотню бусин, и всякий раз, когда передвигает он бусину, слышится звук, подобный грому.