Редакцию "Советской степи" часто посещали основоположники казахской литературы, ныне известные всей стране Мухтар Ауэзов, Ильяс Джансугуров, Сабит Муканов. Они помогли мне в изучении истории Казахстана, своеобычной жизни казахов-кочевников, фольклора. Я особенно берегу благодарную память о Сабите Муканове: он познакомил меня с эпосом о Козе Корпеч и Баян Слу, с казахскими сказками, с творчеством дореволюционного казахского поэта Махамбета.
Мне посчастливилось объездить весь Казахстан. Из его городов и аулов я посылал в газету очерки, статьи, корреспонденции. О чем только не приходилось писать. Из совхоза Пахта-Арал - о первой хлопкоуборочной машине, из Уральска - о губернаторском особняке, в котором в разное время останавливались А. С. Пушкин и Л. Н. Толстой. Из Кокчетава писал об изумительном озере Боровом и его Синих горах, сосновых борах, рощах "танцующих" берез, о скале Сфинкс - уникальном творении природы. Из Семипалатинска сообщал, что найдены малоизвестные документы о встрече здесь ссыльного Ф. М. Достоевского с П. П. Семеновым-Тян-Шанским. Они были друзьями по кружку Петрашевского.
Удалось мне побывать и на "кабинетных выработках" драгоценных металлов на Южном Алтае, которые принадлежали лично русскому императору. Плавал и по Зайсану - озеру звонящих колоколов, как называют его казахи. Я описывал работу зайсанских рыбаков, а позже работу углекопов Караганды, строителей Джезказгана, первые совхозы на землях Кустаная и Петропавловска. Хотя строящиеся тогда Магнитка, Кузнецкий металлургический завод и заштатный городок Орск были вне пределов Казахстана, я побывал и в тех местах, чтобы рассказать читателям газеты о великих стройках первой пятилетки. Кроме очерков о пяти новостройках будущего Орско-Халиловского комбината я написал и об Орске, расположенном на месторождениях яшмы. Не только дома, но даже заборы, сараи, амбары были построены из полудрагоценного камня. Республика еще не имела средств строить мастерские по шлифовке яшм, играющих всеми цветами радуги.
В тридцать четвертом году я вновь очутился в Казани. Там вышла первая книга стихов, и меня приняли в только что созданный Союз советских писателей. А в тридцать пятом я по поручению Союза организовывал Кировское краевое отделение писателей и стал его секретарем.
В том же году Максим Горький предложил издать антологию "Творчество народов СССР". Это была интересная идея - к двадцатой годовщине Октября собрать и записать не только русский фольклор, но и песни, сказы, легенды всех народов СССР о революции, Ленине, партии, власти Советов.
Газета "Правда" пригласила на совещание молодых поэтов. Среди них были А. Твардовский, М. Исаковский и другие. Редакция предложила каждому из нас поехать в любую республику записывать и переводить на русский язык народное творчество.
Я избрал Казахстан, который полюбил и люблю сейчас за его многоцветный, яркий, сложный мир, люблю его поэтов и акынов.
В Алма-Ате, поговорив со своим другом - переводчиком Павлом Кузнецовым, я отправился в совхоз "Кара-Кастек".
В небе стояли белые облака, прошитые черными полосами. За вершинами Тянь-Шаня играли сполохи - там торжествовала невидимая гроза. Оттого, что гроза была далеко, а сполохи праздничными, меня охватил восторг, я старался запомнить горный мир от лиловой головки чертополоха до трехглавой вершины Талгарского пика.
Я пробыл в центральной усадьбе совхоза день и выехал на пастбища в горы. Почти десять суток ночевал в юртах, пил кумыс, ел бесбармак, душа моя переполнялась горной тишиной. Пастухи разговаривали со мной просто и задушевно, житейские их слова пахли кизячным дымом, кобыльим молоком, овечьей шерстью. Жизнь пастухов казалась мне воплощением народной мудрости.
С сожалением расстался я с чабанами, вернулся в "Кара-Кастек" и пришел к секретарю парткома. В приемной сидел глубокий старик в засаленном бешмете и лисьем малахае. Кожаные опорки сваливались с его худых ног, на коленях лежали пустой мешок и домбра; невольно приметил я древнее, как пергамент, лицо, тусклые, в красных веках, глаза, узкую белую бороду. Я спросил об аксакале с домброй.
– Это наш чабан Джамбул Джабаев, - объяснил секретарь парткома.
– Сколько лет аксакалу?
– Уже за девяносто.
– Почему он ходит с домброй?
– Джамбул поет песни в юртах чабанов на жейляу, на праздниках в "Кара-Кастеке".
Джамбул был неграмотен, не умел писать и читать.
Я долго расспрашивал, когда и где родился он, сколько лет кочует у предгорий Тянь-Шаня, какие события помнит за свою длинную жизнь. Так удалось воссоздать биографию Джамбула из его разрозненных и смутных воспоминаний.
Весь вечер Джамбул играл на домбре и пел свои песни, иногда хрипло, но темпераментно повторяя непереводимые казахские слова "Ой-пурмой" или "Уй-байяй". Эти восклицания, вызывающие восторг и удивление, были особенно колоритны и красочны в его пении. Получив удовлетворительные подстрочники песен Джамбула, я перевел три из них.
"Песня от всей души" была опубликована в "Правде" 1 января 1936 года и как бы ввела в русскую советскую поэзию народного казахского акына. В мае того же года "Песню цветущей старости" напечатали "Известия", а "Песню на рассвете" - "Литературная газета". В ней я опубликовал и очерк "Встреча с акыном".
Больше с Джамбулом я не встречался, и впоследствии его переводил Павел Кузнецов.
Из третьей поездки в Казахстан я вернулся в Киров, где и продолжал литературную деятельность до тридцать восьмого года.