- У вас рыжие волосы.
Она говорит:
- Спасибо.
Беру котенка. У него в когтях еще кусочек. Вместе с кусочком мяса - на плечо. Урчит у уха. Выхожу на улицу. Сразу не замечаю, что небо не голубое, не синее, а серое. Все-таки жирная вода с белым хлебом - это смешно в животе, а потом больно. Кусочек упал на тротуар. Я сначала даже не разобрался, отчего хромаю. Иду по мосту. Перила железные и острые. Поскользнешься - голова с плеч. Поднял ногу и подошвой туфли по перилам. Кусочек остался. Кто-то рукой. Обрадуется. А может, птичкам? Лучше птичкам. Нет, пускай лучше обрадуется! Ласточки над водой. Она течет. Иду, а подо мной гулко. Перешел мост - сверкнула молния. Осветила все, что под мостом. Может быть, и под водой. Не знаю, но догадываюсь. Вокруг трех, четырехэтажные кирпичные домики. Так потемнело, что в окнах зажигается электрический свет. Улица разрыта. Заглядываю с котенком в яму. В ней черные трубы, облитые смолой. Слышу: шь-шь-шь-шь... - вдали. Поднял голову и догадался, что это на тополе у вокзала листва так зашелестела... Шь-шь-шь-шь-шь... Здание вокзала будто в тумане, и над ним хлещет в косую линейку. Сразу же сообразил и побежал назад вдоль рва с трубами. Прохожие смотрят, как на идиота. Затем повернул к мосту, но все равно не успел. Как сыпануло с неба белым горохом! Те, которые смеялись надо мной, - сами побежали. Юркнул под мост, над головой свист и шорох дождя, топот - будто не люди, а лошади. Еще проехала машина с каким-то электрическим дребезгом, давила колесами градинки - тысячи их, с таким звуком, словно нож с хрустом рвет полотно. По щетине на щеке - наждачная бумага. Вспомнил про котенка. Лижет меня и дрожит. Ветром сносит на нас водяную пыль. Посмотрел на часы, но стрелок не разглядеть. Чтобы выйти к краю - пришлось потолкаться. Чем ближе к дождю, тем столпившиеся под мостом люди чаще дышат. Гляжу снова на часы - как раз солнце из-за тучи! Рядом мужчина в очках, снял их и протирает галстуком. Затем смахнул слезы.
Я выбрался из-под моста, опять иду вдоль рва с черными трубами. Они сделались чернее - лежат в белом. Над крышами радуга. Озон пахнет бензином и снегом. На перекрестке через яму две доски. Одной ногой - по одной, другой по другой. На противоположной стороне собака. Гавкнула на меня. Нет, не на меня. Доски подо мной качаются. Сначала одна, а потом другая. Почему-то сделались толстыми. Оглядываюсь: мужик тянет корову за веревку на рогах. Копыта скользят над ямой. Понятно, гавкает не на котика, а на корову. Когда я опять посмотрел вперед, собаки уже не было. Одни следы отпечатались на прокисшей земле. Навстречу еще бедняга в спортивных штанах "трико". После дождя мокрые штаны у него упали, а он не может их поднять, потому что ведет в руках велосипед.
Поворачиваю за угол - на привокзальной площади играет оркестр. Вижу дальше трибуну, вчера сбитую из позавчера распиленных желтеньких досок. Появляется представительный мужчина при галстуке. Оркестр смолкает, раздаются аплодисменты. На площади столпотворение. Кажется, что все в городе остановилось, остановилось и время - в воцарившейся тишине аплодисменты подобны музыке, продолжению музыки - еще слышу, как у меня булькает в животе. Представительный мужчина достал бумажку, шуршит - шуршание многократно усилено микрофоном, аплодисменты заглохли, раздался зычный голос, его подхватило эхо между домами. Вижу аккуратно подстриженные газоны, яркие вывески, росу после дождя на деревьях, лужи на асфальте, и еще раз увидел ту самую лошадь, которая утром снималась, должна была сняться в кино. Опять кучи на асфальте! Протискиваюсь среди плащей. На меня оглядываются с изумлением. Я сухой, а они мокрые. Им наверняка пришлось в грозу слушать выступление докладчика. Как интересно! И я жалею о том, что пропустил. Я завидую им, а они завидуют мне.
Подхожу к вокзалу.
- Туда нельзя, - показывает милиционер и - другому милиционеру: - С коровой по газону - корова тут ни при чем, но я как дал ему по рогам.
- Мне, - говорю, - к поезду на 14.40.
- Движение поездов остановлено, - докладывает другой.
- А к буфету можно?
- Можно, - сказал, глядя в сторону.
Посмотрел и я - пчела в соломенных волосах. Их обладательница почувствовала взгляд, оглянулась не на меня, а на милиционера, потом на котенка. Выхожу на перрон - много народу шляется - с цветами, пивом, целуются; мальчишки прыгают, собака с колокольчиком.
Подхожу к телефону-автомату. Набираю номер и очень долго ожидаю.
- А, это ты?
- Да, я, - говорю. - Как ты, Фрося?
- Спала.
- Я тебя разбудил?
- Нет.
- Ну, извини.
- Когда ты придешь? - спрашивает, и слышу: зевает.
- У меня проблемы на работе, - говорю. - Вечером освобожусь.
- А где ты сейчас?
- На вокзале.
- Что ты делаешь?
- Начальник попросил купить курицу.
- У тебя же женщина начальник, - вспомнила Фрося.
- Это начальник начальницы, - выкрутился я.
Подходит милиционер и хлопает меня по плечу:
- Нельзя звонить по телефону.
- Почему? - спрашиваю с недоумением.
- Что? - спрашивает Фрося.
- Потому, - говорит милиционер и нажал на рычажок.
Не знаю, что делать. Всегда так, когда спешишь, а потом неизвестно чем заняться. Собираю камешки. Под ногами их много. Подхожу к рельсам. Выбираю гайку на рельсе и бросаю в нее камешки. Ни разу не попал. Опять собираю. Опять ни разу не попал. Люди на меня оглядываются. Камешки отскакивают от рельсы в разные стороны. Оглядываюсь по сторонам. Речь закончилась. Под аплодисменты снова захотел есть. Подхожу к буфету.
- Булочку.
Продавщица подает бутылку водки.
- Я просил, - говорю, - булочку.
- Ах, - засмеялась, - а я услышала: водочки. Такие как ты подходят и только водочки просят, еще ты так одет...
- Как я одет? - интересуюсь.
- Нормально одет, - говорит, - как все.
Жую и собираю камешки. В левой руке булочка, а правой собираю. Наконец один раз попал. Подходит в который раз милиционер.