— Ага, аборты там делают, — кивнул Гам. — У тебя с этим какие-то проблемы?
Ральфу подумал обо всех тех годах, когда они с Кэролайн так хотели детей, годах, не принесших ничего, кроме нескольких ложных тревог и единственной пятимесячной беременности, закончившейся мучительным выкидышем, и пожал плечами. День показался ему вдруг чересчур жарким, а ноги — слишком уставшими. Мысль о возвращении обратно — особенно о подъеме на холм Ап-Майл — повисла где-то в глубине мозга, словно наживка, болтающаяся на рыболовном крючке.
— Господи, да ничего я не знаю, — сказал он. — Просто мне бы хотелось, чтобы людям не нужно было опускаться до таких… таких визгов.
Дэвенпорт что-то проворчал, подошел к витрине своего соседа и уставился на фальшивый розыскной плакат. Пока он рассматривал его, высокий бледный человек с козлиной бородкой — на взгляд Ральфа, совершеннейший антипод любителю «Мальборо» — материализовался в глубине «Кому цветок, кому пальто», словно водевильное привидение, слегка заплесневевшее по краям. Он увидел, на что пялится Дэвенпорт, и слабая презрительная улыбка сморщила уголки его рта. Ральф подумал, что улыбка подобного сорта могла бы стоить мужику пары зубов или сломанного носа. Особенно в такую жару, как сегодня.
Дэвенпорт ткнул в плакат пальцем и яростно затряс головой.
Улыбка Дальтона стала шире. Он махнул ручками на Дэвенпорта — жест, говорящий: Кого волнует, что там думает какой-то говнюк вроде тебя? — и снова исчез в глубине своего магазинчика.
Дэвенпорт повернулся к Ральфу; на щеках у него выступили яркие пятна.
— Фото этого мужика должно стоять в словаре сразу за словом «член», — сказал он.
«Могу себе представить, как он сейчас думает именно это о тебе», — подумал Ральф, но, разумеется, вслух не сказал.
Дэвенпорт встал перед своей тележкой, набитой книжками в бумажных обложках, засунув руки в карманы под красным фартуком и уставясь на плакат с
(Эй, эй…)
Сюзан Дэй.
— Ну, — сказал Ральф, — я, пожалуй…
Дэвенпорт оторвался от своих мрачных исследований.
— Подожди, не уходи, — сказал он. — Подпишешь сначала мою петицию, ладно? Это вернет немножко света в мое утро.
Ральф неловко выпрямил ноги:
— Обычно я не вмешиваюсь ни в какие раздоры вроде…
— Да ладно тебе, Ральф, — сказал Дэвенпорт тоном «давайте-будем-благоразумны». — Мы же сейчас не говорим ни о каких раздорах; мы говорим про то, чтобы разные фрукты и психи вроде тех, кто правит «Хлебом насущным» и политическими неандертальцами типа Дальтона, не закрыли действительно полезный женский оздоровительный центр. Я же не прошу тебя ратовать за испытания химического оружия на дельфинах.
— Да, — сказал Ральф. — Пожалуй, так.
— Мы надеемся к первому сентября отослать Сюзан Дэй пять тысяч подписей. Наверняка это ничего не даст — Дерри, если честно, всего-навсего небольшая развилка на шоссе, и скорее всего у нее жизнь расписана по часам до следующего столетия, — но ни от кого не убудет, если мы попытаемся.
Ральф хотел было сказать Гаму, что единственная петиция, которую он охотно бы подписал, это та, где богов сна просили бы вернуть ему часа три хорошего отдыха по ночам, которые у него украли, но, еще раз взглянув в глаза мужику, решил не делать этого.
Кэролайн подписала бы эту чертову петицию, подумал он. Она не была поклонницей абортов, но не жаловала и мужиков, возвращающихся домой после закрытия бара и принимающих своих жен и детишек за футбольные мячи.
Это была правда, но не это стало бы главной причиной, по которой она поставила бы свою подпись; она сделала бы это ради малейшего шанса лично и вблизи послушать такой знаменитый «пожарный оркестрик», как Сюзан Дэй. Она сделала бы это из врожденного любопытства, возможно, бывшего одной из доминирующих черт ее характера. Любопытство в ней было настолько сильно, что даже опухоль мозга не смогла его убить. За два дня до своей смерти она вытащила билетик в кино, которым Ральф пользовался как закладкой, из романа в бумажной обложке, лежавшего на ночном столике, потому что хотела узнать, какой фильм он смотрел. Кстати, это оказался фильм «Команда славных мужчин».
Ральф с удивлением и отчаянием понял, как больно ему вспоминать об этом. Даже сейчас — дьявольски больно.
— Конечно, — сказал он Гаму. — Я с удовольствием подпишу.
— Вот молодец! — воскликнул Гам и хлопнул его по плечу. Его мрачный задумчивый взгляд сменился усмешкой, но Ральф не счел это переменой в лучшую сторону. Улыбка была жесткой и отнюдь не добродушной. — Заходи в мой вертеп!