На противоположной стороне улицы горстка ребятишек, возвращавшихся в школу с перерыва, вышла из «Красного яблока», накупив леденцов и пирожных. Глядя, как они садятся на свои велосипеды и катят прочь по залитой солнцем жаркой улице в одиннадцать часов утра, он подумал то, что думал каждый раз, когда на поверхность его воспоминаний выплывали глаза Литчфилда: скорее всего это ложная память.
Дело в том, старина, что ты хочешь, чтобы Литчфилд смотрел с неловкостью… И даже более того, ты хочешь, чтобы он выглядел виноватым.
Вполне возможно, что так оно и было, вполне возможно, Карл Литчфилд был чудесным парнем и классным врачом, но тем не менее через полчаса Ральф снова позвонил в приемную Литчфилда. Он сказал секретарше с сексуальным голоском, что сверился сейчас со своим календарем и обнаружил, что десять утра в следующий вторник — это вовсе не идеальное для него время. Он совсем забыл, что уже записан на этот день к окулисту.
— Память у меня уже не та, что прежде, — извиняющимся тоном пояснил Ральф.
Секретарша предложила переписать его на тот же вторник — на два часа дня. Ральф пообещал подумать и перезвонить позже. Врешь, врешь, портки прожжешь, подумал он, кладя трубку, медленно вернулся к креслу и вновь уселся в него. Ты покончил с ним, верно?
Он полагал, что да. Не то чтобы доктор Литчфилд мог потерять из-за этого сон; если он и вспоминал про Ральфа, то никак не чаще, чем про то, как какой-нибудь очередной старый осел пукнул ему в физиономию во время осмотра простаты.
Ладно, так что же ты собираешься делать со своей бессонницей, Ральф?
— Сидеть спокойно полчаса перед сном и слушать классическую музыку, — сказал он вслух. — Куплю несколько памперсов на случай неожиданных естественных позывов.
Представив себе эту картину, он, к своему изумлению, расхохотался. Ему не очень понравились истерические нотки в этом смехе — если честно, смех был жутко неприятным, — но тем не менее прошло какое-то время, прежде чем он сумел остановиться.
Однако он полагал, что испробует предложение Гамильтона Дэвенпорта (хотя обойдется без памперсов, благодарим покорно), как пробовал почти все народные средства, которыми снабжали его знакомые из самых лучших побуждений. Это вызвало у него воспоминания о его первом народном средстве bona fide[13] и вслед за ними — еще одну улыбку.
То была идея Макговерна. Однажды вечером Билл сидел на крыльце, и, когда его верхний сосед вернулся из «Красного яблока» с порцией макарон и соусом, он кинул на него один взгляд сочувственно покачал головой и цокнул языком.
— Что это должно означать? — спросил Ральф, садясь рядом с ним. Сгущались сумерки. Чуть дальше вниз по улице маленькая девочка в джинсах и слишком большой для нее белой майке скакала через веревочку и напевала.
— Это значит, что ты выглядишь помятым, скрученным и измученным, — сказал Макговерн, большим пальцем сдвинул свою панаму на затылок и взглянул на Ральфа пристальнее. — По-прежнему не спишь?
— По-прежнему не сплю, — согласно кивнул Ральф.
Макговерн помолчал несколько секунд. Когда же он снова заговорил, то в его словах зазвучал тон абсолютного и окончательного — по сути дела, почти апокалиптического — приговора.
— Виски — вот ответ, — сказал он.
— Прости, что?
— Для твоей бессонницы, Ральф. Я не хочу сказать, что ты должен купаться в нем, — это вовсе не обязательно. Просто смешай столовую ложку меда с полпорцией виски и проглоти за пятнадцать — двадцать минут до того, как отправишься на боковую.
— Ты полагаешь? — с надеждой спросил Ральф.
— Могу сказать лишь, что со мной это сработало, а у меня были немалые трудности со сном, когда мне перевалило за сорок. Оглядываясь сейчас назад, могу сказать, что это был, пожалуй, главный кризис в моей жизни — шесть месяцев бессонницы и около года депрессии из-за плеши.
Хотя во всех книгах, которые Ральф изучал, говорилось, что выпивка — очень поганое средство, что на самом деле она нередко ухудшает положение, а не помогает, он все же попробовал. Он никогда не был особенно пьющим, поэтому начал не с половины порции, рекомендованной Макговерном, а с четверти, но через неделю, не принесшую ни малейшего облегчения, добрался до полной порции… а потом до двух. Однажды утром он проснулся в двадцать две минуты пятого с противной головной болью в сочетании со слабым вязким привкусом «Былых времен» на нёбе и понял, что впервые за последние пятнадцать лет страдает от похмелья.