«Черт, хоть бы кто-то дал что-нибудь мне, чтобы я сумел выспаться этой ночью», — подумал он.
Тогда сходи к доктору Литчфилду, ты, идиот, немедленно отреагировала другая часть его мозга.
Женщина из приемного покоя тем временем спрашивала, может ли она еще чем-то ему помочь. Ральф сказал, что нет, начал было благодарить ее, но в ухо ему щелкнул сигнал отбоя.
— Чудно, — сказал Ральф. — Просто замечательно. — Он повесил трубку, взял столовую ложку и аккуратно опустил яйца в воду. Через десять минут, когда он усаживался за стол с тарелкой с катающимися по ней вареными яйцами, похожими на самые большие в мире жемчужины, телефон зазвонил. Он поставил свой ужин на стол и снял трубку:
— Алло?
Тишина, прерываемая лишь чьим-то дыханием.
— Алло? — повторил Ральф. Еще один вздох, такой громкий, что походил на всхлипывание, и опять щелчок отбоя. Ральф повесил трубку, мгновение простоял, уставясь на нее и нахмурившись так, что на переносице образовались три волнообразные морщинки.
— Ну давай, Элен, — сказал он, — перезвони мне. Пожалуйста.
Потом он вернулся к столу, сел и принялся за свой скромный холостяцкий ужин.
Через пятнадцать минут, когда он мыл тарелки, телефон зазвонил снова. Это не она, подумал он, вытирая руки посудным полотенцем, а потом перекинув его через плечо, когда двинулся к телефону. Это никак не может быть она. Скорее всего Лоис или Билл. Но другая часть его сознания знала лучше.
— Здравствуйте, Ральф.
— Здравствуй, Элен.
— Это была я… пару минут назад. — Голос ее звучал хрипловато, словно она выпила или недавно плакала, а Ральф не думал, что в больнице разрешают пить спиртное.
— Мне вообще-то так и показалось.
— Я услышала ваш голос и… я… не могла…
— Все нормально. Я понимаю.
— Понимаете? — Она шмыгнула носом.
— Думаю, да.
— Заходила сестра и дала мне болеутоляющее. Мне надо бы его принять — лицо здорово болит. Но я не разрешила себе принимать его, пока не позвоню вам и не скажу то, что должна сказать. Боль — поганая штука, но Она здорово стимулирует.
— Элен, ты вовсе не обязана ничего говорить. — Но Ральф боялся, что это не так; боялся того, чем это могло обернуться… Боялся, что она решила излить злость на него, поскольку не могла обрушиться на Эда.
— Нет, обязана. Я должна сказать вам спасибо.
Ральф прислонился к двери и на мгновение прикрыл глаза. Ему стало легче, но он не знал, как ответить. Он уже был готов сказать: «Мне жаль, что ты так к этому относишься», — поскольку он не сомневался, что она начнет упрекать его, говорить, что он полез не в свое дело. И Элен как будто прочла его мысли и захотела дать ему понять, что он был не очень далек от истины:
— Все время, пока меня везли сюда, держали в приемном покое и первый час в этой палате, я страшно злилась на вас. Я позвонила Кэнди Шумейкер, своей подруге и соседке с Канзас-стрит, и она пришла и забрала Нат. Она оставит ее у себя на ночь. Она хотела знать, что случилось, но я не стала ей говорить. Мне хотелось просто лежать здесь и беситься от того, что вы позвонили в 911, хотя я просила вас не делать этого.
— Элен…
— Дайте мне закончить, чтобы я могла принять таблетку и пойти спать. Хорошо?
— Идет.
— Как только Кэнди ушла с ребенком — слава Богу, Нат не плакала, а то я не знаю, как бы я выдержала это, — вошла женщина. Сначала я подумала, что она, должно быть, просто перепутала палаты, поскольку я понятия не имела, кто она, но когда до меня дошло, что она пришла ко мне, я сказала ей, что не хочу никого видеть. Она не обратила на это никакого внимания. Она закрыла дверь и задрала юбку, чтобы я увидела ее бедро. Там был глубокий шрам, тянувшийся от ягодицы почти до самого колена… Она сказала, что ее зовут Гретхен Тиллбери, что она советница по делам о семейном насилии в «Женском попечении» и что ее муж поранил ей ногу кухонным ножом в 1978-м. Она сказала, что, если бы сосед с нижнего этажа не наложил повязку, она умерла бы от потери крови. Я сказала, что мне очень жаль это слышать, но я не хочу говорить о своем собственном положении до тех пор, пока у меня не будет времени как следует все обдумать. — Элен помолчала, а потом сказала: — Только знаете, это была ложь. У меня было полно времени, чтобы все обдумать, потому что Эд в первый раз ударил меня два года назад, как раз перед тем, как я забеременела Нат. Просто я… все время отталкивала это от себя прочь.