– Хотел сказать тебе, что мне очень жаль… эта вся история с Джонатаном, – заговорил я. – Когда я увидел вас тогда на вокзале, то подумал, что вы отлично смотритесь вместе.
– Джонатан. – На пару секунд взгляд Анны стал пустым и прозрачным. – Он был хорошим мальчиком… пока с ним не случилось плохое.
– А… что с ним случилось? – спросил я осторожно.
– Это не имеет значения. Но мне было хорошо с ним.
– Уверен: лучше, чем со мной.
– С чего ты так решил?
– Обычно люди в здравом уме не меняют хорошее на плохое. Или я неправ?
– Ты, как всегда, глуп и импульсивен. Хочется верить, что ты когда-нибудь повзрослеешь.
– Мы тогда оба были виноваты, – сказала она. – Если бы хотя бы один из нас был чуть гибче, мы бы не расстались. Мы бы всегдабыли вместе, Эдуард, понимаешь? Ты знаешь, что такое « всегда»?
– Тебе лучше знать.
– Всегда – это вечность, – продолжила Анна, будто не услышав моих последних слов. – И я бы не позволила, чтобы с тобой случилось что-то плохое… как это произошло с Джонатаном. Но он сам виноват! Вы все так нетерпеливы, торопитесь! Куда торопиться, если вам обещают вечность?
– А ты уверена, что Джонатан хотелвечность?
– Все смертные хотят вечность. Что вы успеваете сделать за те семьдесят лет, которые вам отмерил этот ваш Творец? Набрать лишние килограммы? Постареть? Заработать деньги и пропить их? Вы живете для других, боитесь, как бы о вас не подумали плохого, как бы не испортить свою репутацию. Когда у тебя есть вечность, ты можешь жить для себя. Вечножить для себя. Делать то, что ты хочешь. Вечная молодость. Возможность не тратить время на еду и сон. Вечная любовь.
– И вечный приговор убивать других для того, чтобы жить.
– Люди постоянно кого-то убивают. Войны, эпидемии, грабежи, революции. А что они получают взамен? Удовлетворяют свое тщеславие? Кому поможет, что твое имя войдет в историю? Вот жить вечно и видеть, как творятисторию – это другой разговор.
– Если так, я предпочитаю прожить семьдесят лет и умереть, но знать, что моя совесть чиста.
– Умереть спокойно, – передразнила она. – Совесть! Ваши рамки так узки. Для того чтобы умереть спокойно, нужно узнать жизнь. И узнать ее невозможно, пока вы трясетесь за сохранность собственного зада, боитесь заболеть, порезаться, сломать себе ногу или истечь кровью. А мы, – она положила руки мне на плечи, – в семьдесят только начинаемжить. Мы можем делать все, что хотим, так как наши возможности практически не ограничены. Человек планирует, мечтает, ставит цели, но он не успеет сделать все, что хочет. А мы успеваем, Эдуард. И, что немаловажно, мы можем сделать счастливыми тех, кто находится рядом с нами. Мы не плачем на похоронах мужа, не приходим на могилу жены и не проклинаем Бога за то, что Он уготовил нам тяжелую судьбу. Мы самитворим судьбу, у нас нет законов, и только Великая Тьма знает, когда мы уйдем из этого мира. – Анна сделала паузу. – Я люблю тебя, Эдуард. Такие существа, как я, не бросаются подобными фразами, в отличие от смертных. Мы знаем, что это значит. Ведь ты любишь меня? Я знаю, что любишь.
– Да, но…
– Если ты любишь меня, пойдем со мной. Первое время тебе будет страшно, вероятно, ты будешь скучать по прошлой жизни, но это пройдет. Точно так же, как было со мной. Я не брошу тебя, не отпущу. Нам ведь было хорошо вместе, правда? Если ты согласишься пойти со мной, то нам будет хорошо всегда. До того момента, пока Великая Тьма не решит нас разлучить.
– Просыпайся, – обратился ко мне смутно знакомый голос. – Ты спишь слишком долго даже для смертного.
– Можно было бы разбудить меня повежливее – в аптечке есть нашатырный спирт. – Тут я замолчал: до меня начал доходить смысл последней фразы. – В смысле – даже для смертного?
– В прямом смысле. Или ты перестал быть смертным, а я пропустила это важное событие?
– Дана, – кивнула она мне и улыбнулась. – Не перевариваю имя «Ева», оно напоминает мне о той сучке, которая возомнила, что может занять место Прародительницы в Раю.
– Дана, – закивал я в ответ. Черт, я и забыл, что они умеют читать мысли. – Может, ты хочешь чаю, кофе? Или коньяка?
– Лучше дай-ка посмотреть на твои боевые раны. – С этими словами она наклонилась к моей шее и несколько секунд внимательно изучала что-то, после чего прикоснулась пальцем к коже. – Ну и ну, парень. Она тебя укусила.
– Укусила?! – ужаснулся я. – Меня никто не кусал!
– Незнакомцы хорошо умеют заговаривать зубы. Посмотри сам, если не веришь.
– Видел? – спросила она. – Такое украшение оставляют после себя вампиры, когда они кем-то кормятся.
– И… что теперь? Я превращусь в вампира?
– Ты что, не смотришь сериалы про вампиров? Для того чтобы ты превратился в одного из них, твой создатель сначала должен выпить твоей крови, потом ты должен выпить его крови, а потом вы должны провести в обнимку в могиле целые сутки.
– Даже если бы и смотрел, то… честно признаться, я думал, что вампиров не бывает…
– Не бывает? – переспросила она. – То есть, ты считаешь, что нашего с Винсентом создателя не было? И что мы с Винсентом – плод твоего воображения?
– Я был бы рад, если бы все объяснялось именно так. Но ведь вы не вампиры.
– С точки зрения классификации темных существ – нет. Мы вышевампиров. Но с точки зрения нашего происхождения и нашего образа жизни нас можно считать вампирами. Во-первых, мы все когда-то были обращены. Во-вторых, самые старшим из нас – таким, как я, например – иногда требуется кровь, иначе мы заболеваем, впадаем в депрессию и умираем.
– Не волнуйся, я сыта, – успокоила меня Дана. – А если бы не была сыта, то воспользовалась бы твоей беспомощностью и не стала бы травмировать твою расшатавшуюся психику.
– А Винсент… он тоже пьет человеческую кровь?
– Он моложе меня, это другое поколение. Им не требуется человеческая кровь для того, чтобы существовать. Он ее даже не пробовал – она не представляет для него интереса. Ты ведь не будешь пить невкусную воду, если у тебя есть свежевыжатый апельсиновый сок?