– Я всегда странно себя веду, ты должен был привыкнуть.
– Ты понимаешь, о чем я. Не будем затевать словесные игры, это лишнее.
Дана смотрела на то, как я снимаю плащ и, устроившись в кресле напротив нее, аккуратно складываю его на коленях.
– И заодно скажи мне, какого черта тебе нужно от Лорены, – продолжил я.
– Ты запрещаешь мне подходить к Эдуарду, а теперь и к Лорене? Что это, песочница, где дети никак не могут поделить смертные игрушки? Или, может, ты вампир, и у тебя есть единоличное право на кого-то из них как на блюдо твоего стола? Или на обоих?
Я положил ногу на ногу, сцепил пальцы на колене и наклонился вперед.
– Послушай, Дана. Великая Тьма знает, я не питаю к тебе неприязни. Вокруг нас нет никого, кто бы мог подслушать наш разговор. Давай выложим карты на стол. Мы всегда были на одной стороне, помнишь? Ты не раз выручала меня, я тебе помогал. Не понимаю, какие у тебя могут быть тайны. Или ты не доверяешь мне?
Дана взяла со стола пачку сигарет, достала одну и щелкнула зажигалкой.
– Глупый вопрос, Винсент. Я знаю наперед все твои действия, я знаю твои мысли. Ты оказался в неприятной ситуации, тебе не нравится, когда кто-то, а не ты, является хозяином положения. Но что поделать? Жизнь – непредсказуемая штука. Иногда госпожа Удача поворачивается к нам
задницей.
– Что тебе нужно от Эдуарда?
Она отреагировала на мой вопрос высокомерным смешком.
– А что тебе обычно нужно от еды?
Насыщения, верно?
– Надо же, прошло всего-то сто с лишним лет, а ты изменилась до неузнаваемости. Тебя будто подменили. У меня такое ощущение, будто передо мной сидит незнакомое существо, а не женщина, с которой меня связывают кровные и брачные…
–
Связывали, – перебила меня Дана, но в ее глазах на секунду мелькнула растерянность. – Нас
связывалибрачные узы, Винсент. Больше нас ничего не связывает.
– Ты ошибаешься.
Я люблю тебя. И знаю, что ты меня тоже любишь.
Дана выпрямилась в кресле.
– Говори за себя, Винсент. Не нужно выдавать желаемое за действительное.
– Отказ от клятвы еще не означает отказ от чувств. Невозможно в один миг, с помощью одной формулировки, перечеркнуть прошлое. Люди, разорвав отношения, порой несут чувства через всю свою жизнь, умирают с именем любимого человека. Мы ничем не отличаемся от них. Разве что тем, что жизнь наша намного длиннее. Однажды ты уже причинила мне боль, Дана . Ты причиняешь мне боль каждый раз, когда вспоминаешь обо мне. Ты снова нашла меня для того, чтобы сделать мне еще больнее? А если нет, то
зачемты здесь?
Дана потушила сигарету в пепельнице и, поднявшись, сделала пару шагов ко мне.
–
Шантаж, – сказала она с напускным спокойствием; будь на моем месте кто-то другой, ему уже перегрызли бы горло. – Как низко, Винсент! Ты решил сыграть на моих чувствах?!
– Секунду назад ты сказала, что у тебя нет ко мне никаких чувств.
– Я тебе
ничегоне говорила! – Она взяла у меня плащ и швырнула его мне в лицо. – Убирайся!
Я поймал плащ и снова сложил его.
– Вот теперь наш разговор направляется в нужное русло. Так зачем же ты приехала, Дана? Повидать меня? Ты
соскучилась?
Она недоуменно помотала головой.
– Поверить не могу, что это говоришь ты, Винсент. Ты хоть понимаешь,
комуты это говоришь?
– Отвечай, Дана. Я уже сказал, что не буду играть с тобой в эти игры. Ты меня не ударишь и не убьешь, спать нам не нужно, я не голоден, так что мы можем сидеть тут так долго, как вздумается.
– Ты жесток со мной, Винсент. Я не заслужила такого отношения.
– Я тоже думал, что я его не заслужил. И уж точно не мог подумать, что оно достанется мне именно
от тебя.
Дана в сердцах топнула ногой.
– Ты мной манипулируешь! – крикнула она со слезами в голосе. – Зачем?! Ты ведь знаешь, что если бы я могла, то я рассказала бы тебе все!
Я встал и бросил плащ в кресло. Теперь мы стояли совсем рядом, как тогда, в аптеке, с одним-единственным отличием: за дверью не топтался напуганный происходящим Эдуард. Дана подняла голову и посмотрела мне в глаза. Что-то неуловимо изменилось в ее лице, которое я, несмотря на годы разлуки, помнил до мельчайшей черточки. Она была другой, совсем чужой. Впрочем, так оно и должно было быть: она мне не принадлежала. Она больше никому не принадлежала, только самой себе и Великой Тьме, которая должна была решить, когда настанет ее черед уйти. Но разве я отказывался от своей клятвы? И разве Дана не добровольно, а под чьим-то давлением или в результате чьих-то угроз сняла с себя все обязательства перед Орденом, включая клятву хранить неприкосновенность?
– Я
не могурассказать, Винсент, – сказала Дана тихо, почти шепотом. – Можешь считать, что сама Великая Тьма запечатала мне уста. Я не имею права выдавать тайны Великих.
–
Когоиз Великих?
– Я оказала большую услугу Ордену, согласившись на это, и я до сих пор свободна, но это еще не значит, что меня не могут развоплотить. Ты в курсе, как это важно порой – держать язык за зубами.
Я сделал шаг в сторону, но Дана взяла меня за руку.
– Пожалуйста, Винсент, не уходи. Ты не можешь уйти, ты пришел сюда не для этого!
– Интересно, и для чего же?
Она снова подняла на меня глаза. Еще до того, как мы поклялись друг другу в любви и верности, наши друзья часто шутили и говорили, что стоит только мне войти в комнату – и взгляд Даны из холодного вампирского тут же превращается в теплый и человеческий. Наверное, они и сами не подозревали, сколько истины было в этих шутках.
– Для того чтобы
побыть со мной, – ответила она, наконец. – Но я не буду настаивать – такое поведение тебя не красит, да и с точки зрения закона оно сомнительно…
– Кто запретит мне, если я сам –
закон?
На губах Даны промелькнула улыбка. На этот раз, не чужая и холодная, а знакомая мне улыбка – такая, которую я видел тысячи раз.
– Ты не изменился, Винсент, – сказала она. – Крови вакханки, как я уже говорила, у меня нет. Взамен могу предложить
свою.
Я обнял ее за талию, наклонился к ней и поцеловал. Знакомое, но давно забытое ощущение от прикосновения – такое невозможно испытать ни с одним существом, будь то греческая гетера высшего класса или опытная вакханка, из тех, которые дают уроки любви молодым карателям. Тонкая ткань халата позволяла почувствовать температуру ее кожи: как всегда, чуть холоднее, чем у смертных, и в первые секунды это показалось мне странным, но тело мгновенно настроилось на нужный лад. Инстинкты, которых наши предки были лишены: им было оставлено только одно – жестокость. Инстинкты, на которых основывалась наша человеческая часть сущности – в этом была и наша слабость, которую темные хозяева так часто использовали для того, чтобы нами манипулировать, и наша сила: мы могли чувствовать, это отдаляло нас от животных и приближало к людям.
– Я принимаю угощение, – произнес я. – Это ценный дар.
(2)
Небо за окном начинало светлеть: это означало, что через пару часов мне следует отправляться домой, иначе мы с Лореной рискуем опоздать на поезд. Но о поезде мне сейчас хотелось думать в последнюю очередь. Я был бы рад остаться тут еще на день или даже на несколько дней. Совсем как раньше, когда мы с Даной, мотавшиеся по миру и имевшие возможность видеться не чаще чем раз в полгода, проводили наедине все предоставленные нам часы, зная, что в следующий раз к нам будут менее благосклонны, и при встрече у нас будет время разве что улыбнуться друг другу и пожать руки.
Я провел пальцами по губам. Хотелось запомнить ощущения и сохранить их как можно дольше. Обычай пить кровь друг друга был одним из древнейших, он уходил корнями в наше вампирское прошлое, в те темные времена, когда наши предки не могли жить днем и не питались человеческой пищей, предпочитая охотиться на людей. Раньше его проводили прилюдно, на церемонии предназначения, но потом Темный Совет решил, что это дело интимное, и с тех пор обычай стал достоянием двоих – молодая пара пила кровь в первую брачную ночь.
С момента принятия этого решения прошло больше тысячи лет, и во время нашего с Даной венчания обряд преследовал двойную цель: чисто техническую – обмен кровью позволял сблизить двоих и настроить их на одну и ту же волну, и тайную, духовную – символизировал абсолютную преданность, открытость и доверие. Как ни крути, это не так-то легко психологически – позволить себя укусить, даже если учесть, что это делает кто-то из
«своих».
Дана отвлекла меня от созерцания светлеющего неба, обняв за плечи и прижавшись щекой к спине.