— А ты принимаешь какие-нибудь лекарства? Мне кажется, ты и не пытался лечиться.
— Пытался, но все бесполезно.
— Но ведь в последнее время припадки реже?
— Думаешь, и опухоль исчезает?
— А почему бы нет? Я уверена, организм может сам справиться со многими болезнями, знать бы только что его заставляет включать нужный механизм…
— Я тоже в этом уверен, на этом и основана моя теория омоложения.
— Ну вот, все равно заговорили о твоей работе.
— Тебе так интересно? Ну, хорошо, расскажу. Садись, прошло, — и когда Мария села напротив, продолжил: — Я задумался, в чем первоначальная причина многих заболеваний, и пришел к выводу, что все идет из детства, буквально с рождения. Важно все: какие руки принимают ребенка, насколько бережно, осторожно берут его в первое мгновение, когда еще все косточки такие мягкие. Стоит чуть сжать сильнее и можно деформировать косточки. И так далее: в младенчестве спит неудобно, или малыша заставляют сидеть неподвижно, чтобы не мешал, потом он носит в школу тяжелый портфель или ранец, плюс — неправильно питается, например, получает мало кальция и других микроэлементов для роста костей — все это в отдельности, возможно, мелочи, но вместе они заметно влияют на строение его скелета, а в итоге на здоровье в целом. А если изначально ребенок слаб, то эти мелочи влекут за собой серьезное заболевание. Тебе еще интересно?
— Да, я слушаю.
— Вот я и решил создать такие условия, при которых скелет, а затем и мышцы могли бы принять правильную, задуманную природой, конфигурацию. Для этого сначала под воздействием волн различной частоты размягчаем скелет, немного охлаждаем и, если человек в это время находится в жидкости, плавает, как в материнской утробе, то все кости, по моей задумке, должны будут восстановиться. Примерно так же, как металлы имеют память (да ты слышала, наверно, что сверхупругие сплавы восстанавливают первоначальную форму при нагреве после пластической деформации или, скажем, вода — у нее и формы то нет, а память есть, след от корабля долго остается заметен в слоях воды, даже атмосфера, и та имеет память), вот так и живые существа. Главное — создать такие условия, которые не навредят организму и в то же время дадут ему возможность реставрироваться, принять задуманную природой, оптимальную форму.
— И такие условия создаются в твоей ванне…
— Должны быть в ванне, но что-то я все время упускаю. Надеюсь, что теперь уже все пройдет как надо.
— И кто будет подопытным? Я?
— Ты так шутишь? — он взял ее ладонь и поцеловал.
— Да какие тут шутки… Ты же хотел меня использовать…
— Я тогда не знал тебя, — Хан решил, что она говорит о том времени, когда только попала сюда.
Мария была удивлена: до побега он ее не знал, а теперь вдруг разглядел?
— Это что, мой побег так изменил твои взгляды?
— Почему побег? Если меня что-то и меняет, так это ты сама…
Что-то она сегодня не понимала его, наверно, ее слишком сильно били по голове, лучше идти спать.
— Тебя ждет новая «жена»…
— Ревнуешь?
— Извини, если можно, я пойду, сил нет сидеть…
И он еще спрашивает! Конечно, ревнует, хотя у нее нет и не было на это никаких прав, не то, что у Риты. Она встала и покачнулась — опять закружилась голова. Хан тут же поднял ее на руки и понес. «Наконец-то он решил за меня…» — Мария вздохнула с облегчением и прижалась к нему, замерла в его крепких объятиях, уткнулась головой ему в шею, смущаясь, как девочка, которой впервые в жизни предстоит провести ночь с мужчиной… А у нее ребра всех цветов радуги: сине-желто — багровые, когда же они заживут?! Хан увидит — испугается… Но вдруг она заметила, что он идет не в сторону лестницы, а в противоположную, к ее комнате. Хан толкнул дверь ногой, поставил ее на пол, пожелал спокойной ночи и исчез. Мария была разочарована, обижена. Она доплелась до кровати и легла, чуть не плача. Но постепенно, вспоминая, как он нес ее, как прижимал к себе, как его губы тихонько скользнули по ее щеке, она начала улыбаться. Так не прижимают, если не любят… Но ведь этого не может быть, останавливала она себя и тут же уверялась: нет, может, может…
Мария пошла на поправку… Теперь она с нетерпением ждала полночи, и не шла в холл после душа с замотанной полотенцем головой, а сушила волосы феном, старательно расчесывала, тайком наносила макияж. И Хан почувствовал в ней эту перемену и так же ждал целый день этих ночных встреч. Они спешили теперь в пустой холл, счастливые, как школьники, бегущие на тайное свидание. И разговоры у них стали как-то повеселее, оказалось, что и у Марии не все в жизни было печально, и Хан, рассказывая о своем детдомовском детстве, вспоминал теперь совсем другие случаи — было и в его детстве хорошее. Особенно он любил говорить об одной нянечке: «Сынок», — так она меня называла, — вспоминал он. — Я помню себя с четырех лет, проснулся как-то мокрым, испугался, воспитательница была строгая у нас, вскочил и бегу по коридору, а нянечка меня перехватила: иди-ка, говорит, дитятко, полежи в моей кровати, а я пока твою постель сменю, так никто ничего и не узнает…