Евгений Дубровин
БЕССОННИКИ
Экономист из шестого отдела Виталий Иванович, человек тихий, даже застенчивый, подошел к моему столу и скромно спросил:
– Может, чего надо, Павел Григорьевич?
– Да нет, – удивился я. – Ничего мне не надо, Виталий Иванович.
С экономистом у меня были строго официальные отношения, я не являлся его начальником и поэтому, естественно, решительно ничего мне не надо было от Виталия Ивановича.
– Так зато мне надо, – экономист криво улыбнулся, вытащил из кармана перочинный ножик, раскрыл его и вонзил ржавое лезвие в мою грудь: – Это вам за мою жену, Павел Григорьевич.
… Я вскочил на кровати с дико колотившимся сердцем. По углам шевелились тени от ночника, за окном тяжело дышал, вздыхал, скрежетал зубами ничтожный заводишко по выпуску парниковых рам; заводишко, очевидно, очень полезный огородникам, но ненавидимый тысячами горожан за серное, потустороннее дыхание.
Я взял таблетку валидола, положил ее под язык и откинулся на подушку. Странный, глупый сон. С экономистом Виталием Ивановичем я был едва знаком, жену же его не видел вовсе, даже не подозревал о ее существовании, однако надо ведь такое…
Едва я забылся, как снова увидел себя за письменным столом, дверь открылась, робко вошел экономист и опять скромно спросил:
– Может, чего надо, Павел Григорьевич?
И потянулся к карману. Слава богу, что я успел вовремя проснуться.
В третий раз я заснуть не решился. Прочитал до утра книгу «Первобытная мифология и философия», которую удалось достать по баснословно дешевой цене – всего за двадцать семь рублей.
На работе я вздрагивал, когда в комнату заходил экономист Виталий Иванович, но он не обращал на меня никакого внимания, словно меня не существовало – и это как-то было мне неприятно, словно экономист в самом деле замышлял что-то нехорошее.
Ночью проклятый экономист опять ухитрился воткнуть ржавое лезвие в мою грудь. Теперь я боялся заснуть. Все ночи напролет я читал остродефицитную книгу «Первобытная мифология и философия».
На работе все валилось из моих рук, голова вибрировала, как электронно-вычислительная машина, хотя решительно ничего не могла вычислить.
Пришлось обратиться к врачу. Врач поставил меня на колени на стул, принялся стучать по пяткам, долго наблюдал за дрожанием моих рук, потом покачал головой и сказал:
– Надо отвлечься. Вы на пределе.
– Чем можно отвлечься ночью? – спросил я.
– Попробуйте прогулки. Это успокаивает нервы, рассеивает внимание.
Поздно вечером я вышел на прогулку. Это была первая в моей жизни прогулка по ночному городу. Наверно, такое же чувство испытывали космонавты, вступившие на Луну. Ничто не светилось (за исключением отдельных фонарей, которые при достаточном воображении можно было принять за зависшие над планетой неопознанные летающие объекты), ничто не передвигалось, не бегало, не прыгало, не скакало, не пищало, не разговаривало.
Я шел по пустынным улицам, наверно, около часа, как вдруг увидел человека. Человек сидел в скверике на скамейке под мерцавшим синим больничным светом фонарем и играл сам с собой в шахматы. Перед человеком стояли шахматные часы, и он время от времени нажимал кнопку, что-то бормоча себе под нос, очевидно, разговаривал с воображаемым противником. Человек был могуч собой, с грустным обиженным лицом. Такие лица бывают у сильных, полнокровных продавцов овощных магазинов. Им бы кидать двухпудовые гири, а они вынуждены целый день перебирать петрушку, ковыряться в бочке с огурцами, пахнущими сложными запахами большой химии.
Заслышав мои шаги, Продавец овощей оторвался от доски с фигурками и обрадовался:
– Неужели живая душа? Ты играешь в шахматы, живая душа?
– Увы, – сказал я виновато. Мне было жаль тушить человеческую радость – но я с детства питал отвращение к шахматам.
– Ничего, я научу, – засуетился Продавец овощей. – Вот эта штука называется пешкой. Запомни, живая душа. Вот эта рожа – конь. Это – король, а это – королева. Они ходят вот так. Садись.
Я поколебался, но сел. Мне понравилась королева. Она была инициативной, решительной женщиной и защищалась способами, присущими лишь женщине.
– Не спится? – спросил Продавец, когда мы углубились в игру. – Психуешь или патологическое?
– Психую. Снится один тип. Как засну, он пыряет меня ножом из ревности. А я его жену и в глаза не видел.
– Ситуация… – сказал Продавец сочувственно.
– А вы, наверно, продавцом в овощном магазине работаете? – спросил я, делая коварный головокружительный полет королевой через всю доску.
– Да… – удивился шахматист. – Вы меня знаете?
– Нет. Интуиция. Бессонница мучает?
– Она.
– Боитесь ревизии?
– Нет. С этим делом у меня порядок. По коровам соскучился.
– По кому? – поразился я.
– По коровам, – Продавец шумно грустно вздохнул, ну прямо точь-в-точь как корова. – Сам я деревенский. Из пастухов в столицу попал. Женился на завбазой и попал. И с тех пор хожу бессонником. Как привезут утром зелень, учую запах земли, земли-то с овощами много возят, ну и разволнуюсь. А потом не спится – в деревню хочется.
– Так езжайте.
– А завбазой? Она категорически против. А бросать ее жалко, больно красивая. Прямо Кармен. Видел на духах этикетку? Вот она и есть.
– Ситуация, – посочувствовал я. – Таблетки пробовали?
– Не помогает. Еще хуже. Снится, вроде бы я босиком по мокрому лугу иду, после дождя. А утром – простуда.
– Мат! – сказал я.
Продавец охнул, схватился за сердце.
– Научил на свою голову, – пробормотал он. – Здорово ты королевой шуруешь. Да. Аж есть захотелось. У тебя нет чего-нибудь?
– Нет…
– Сейчас бы булочку с горячим чайком.
– Может, на вокзал смотаемся?
– Не стоит портить нервы: булочки затвердели за сутки, а чай похож на отходы от нефтепроизводства.
– Слушай, – сказал я. – Одно время был большой шум насчет автоматов. Дескать, надо на каждом углу поставить автоматы, которые бы торговали бутербродами, кофе, сигаретами, конфетами. Может быть, ты знаешь, стоит где-нибудь такой?
Продавец покачал головой.
– Нет, есть один магазин «Прогресс» – все, что осталось от того шума. Но уличная часть «Прогресса», торгующая молоком, заржавела, а внутри торговля идет лишь днем, да и то старыми сырками и неходовыми консервами.