То же происходило и сейчас, но с единственным отличием, осознанием, что я сам ныне мог быть частью безликого фарша. Мысль это не дает мне покоя на протяжении остального пути. Что прямо сейчас отличает меня от бездушного трупа? То, что мыслю? Машине с отказавшими тормозами было бы все равно. Мне кажется, для природы мы все одинаковы, что живые, что мертвые. В один момент привычная дискретность бытия пропадает из моего разума, я чувствую, что являюсь частью разбитого трамвая и людей в нем.
Сегодня в театральном кружке, расположенном в одном из бывших складов крепости Нордштадт, ныне института, читаем крайне утомительную пьесу. Автор решил не заморачиваться и не создавать красивых предложений. Он просто создал длиннейшие монологи, состоящие из не отличающихся друг от друга фраз. Пьеса таким образом превратилась в ужасающую по своей скукоте мантру:
— Вы должны понимать эту конструкцию. Конструкция эта необычная. Когда я впервые осознал эту конструкцию, я сначала даже не поверил, что такая КОНСТРУКЦИЯ возможно, — во мне было два желания в момент чтения: рыдать и смеяться, — всё я не могу. Автора заклинило что ли? Он не мог хоть одного синонима, черт его побери, подобрать?
— Ты не понимаешь, — говорит сидящая рядом со мной девушка, — так автор передает уникальный стиль речи и характер героев.
Я не понимаю, она сама прикалывается, или, не дай бог, говорит об этом в серьез. Вижу, что некоторые согласны со мной, а некоторые с ней. Вот она — малая гражданская война из-за ерунды.
— Ты шутишь? Тут все так говорят! Вот слушай: я не хочу, чтобы дети умирали с голоду, я не хочу, чтобы права человека ущемлялись, я не хочу, чтобы мой завтрак был холодным (как это связано?), я не хочу, чтобы мои дети чувствовали себя некомфортно на родине, я не хочу, чтобы…
Нарочно я читаю этот монолог на пол тысячи слов полностью. Под конец я начинаю читать каждую фразу с разной интонацией. Меня останавливают:
— Давай просто продолжим дальше, — предлагает наш преподаватель. Я уступаю, но оставшуюся часть занятия мне предстоит просто выживать, слушая и читая эту тягомотину.
После занятия ко мне подходит девушка, которая спорила со мной до этого:
— Вот теперь-то ты понял? Каждый из героев твердит безостановочно о своем. Да, все они обсуждают одну важную проблему, но одеяло перетягивают на себя.
— Зачем для этого многоэтажные монологи? Краткость сестра таланта. В историю входят авторы, что одним предложением, одной фразой способны разжечь сердца. А в воде этой пьесы можно утонуть.
— Тогда каждое произведение превратится в эпитафию. Как будто у автора есть всего пара секунд, чтобы сказать что-то умное, пока он не испустит дух. В любом случае, тебе нужно уметь втягиваться в любую роль, в любую пьесу, пускай она тебе не нравиться, — в последних словах её слышаться мне нотки упрека.
— Ты сомневаешься в моих способностях?
— Я такого не говорила, но сегодня ты был умирающим лебедем.
— А мог бы быть и вполне себе мертвым. В любо случае, если понадобится, я сыграю даже пророка выдуманной шизофреничной религии и даже найду последователей.
— Было бы интересно посмотреть, если хочешь, можем заключить пари, но да ладно, мне пора. Бывай
— Увидимся.
Прохожу мимо зеркала, смотрюсь в него и думаю, когда я стал таким ублюдком? В последнее время на каждый упрек реагирую болезненно. Чувствую себя до невозможности нервным, надо сбить стресс, развеяться что ли. А не сходить ли мне в бар? Выхожу на улицу и обнаруживаю, что ночь опустилась на город окончательно, а значит, он сейчас вспыхнет. Буквально через минуту, как по команде, улицы одна за другой загораются неоновыми огнями. Весь центр города заливает приятным оранжевым светом. Дальше так называемой зоны благополучия свет слабее и более прерывист. Он буквально образует лабиринты темноты в дворах. Еще через несколько улиц стоит стена мрака: деревни, где освещения не было и в помине. Там до сих пор абсолютная ночь, иногда я даже завитую той темноте. Здесь же небо пылает.
Неспешно иду по улице, глазами выискивая бар, в котором я еще не был. Тошно уже от привычных мест, видеть их не могу. Впереди меня идет мужчина в длинном черном пальто, голова его слегка наклонена вниз. Когда я проходу мимо него, по моем позвоночнику пробегает странное чувство, оно слабым потоком поднимается к голове и буквально говорит мне: “ты знаешь человека сзади”. Слегка вздрагиваю толи от этого ощущения, толи от резкого порыва ветра. Оборачиваюсь. Мы с мужчиной пересекаемся взглядами, я узнаю его.