2 ночь
Всю остальную неделю я провел на измене. Ходил по улицам и озирался, вглядывался в лица прохожих. Такое бывает, когда знакомишься с интересным человеком: тут же начинаешь искать его в толпе людей, ожидая случайной встречи на улице. Так и случилось с Конрадом. Однако встретить мне его не удалось. Сколько бы я ни напрягал зрение, сколько бы лиц ни осматривал, его не увидел. Мимо шли толпы, носились машины, создавая завесу выхлопных газов. Дни были серые. После случая с сумасшедшим, что чуть меня не зарезал, я начал опасаться. Сам не знаю чего. Толи того, что он меня подкараулит и зарежет, толи того, что таких как он может быть много. Во внутреннем кармане пальто стал носить с собой кухонный нож. Так спокойнее. В груди моей билось чувство предвкушения заветных выходных, дабы вернуться в тот бар. С ним прошел я через всю эту неделю, не замечая ничего, пропуская информацию сквозь себя навылет. Но время пришло.
Воздух стал чуть теплее с прошлой пятницы. Ветер снова подгоняет меня к бару. Повинуясь ему, я словно плыву по течению невидимой реки, плыву, посылая взгляд в пустоту. На улице никого, лишь я. Быть может, вокруг меня сейчас идут люди, но я их не вижу и не слышу, что мне до них? Они, их мысли и устремления стали шепотом среди мертвых деревьев.
Небо разделено напополам. На востоке темно до невозможности, только блеклые звезды видны в небе. На западе облака стелются бордовым фронтом. В один момент мне кажется, что я пересекаю не пространство, а нечто большее, но уловить мысль или сформулировать её. Передать бы эту картину в фильме. А зачем? К черту, не выйдет нафига. Красивое небо. Любое небо красивое; зачем другим твой небосвод? Передай свои чувства. Они тоже никому не интересны, ты придаешь им слишком много весу. Ведь вся эта история была бы отличным сюжетом для киноленты, не зря же учился? А если зря? На кого я учусь и зачем? Ведь ты мог окончить свою карьеру в трамвае. Было бы забавно. Нет. Вот, передо мной дверь бара, и я спасен от мыслей.
Сегодня здесь меньше народу, чем в прошлый раз, так даже лучше для меня, не люблю переполненных мест. Сажусь за стойку. Разглядываю полки, уставленные бутылками, содержащими всевозможные виды алкоголя. Не могу выбрать.
— Налить что-нибудь? — вдруг спрашивает бармен.
— Не знаю… что у вас есть? — рассеяно отвечаю я, а сам обвожу бар взглядом в поисках Конрад, — давайте начнем наше паломничество с чего-нибудь полегче.
— Паломничество? Ни слова больше. Посмотрим, правильно ли я понимаю ваше настроение.
— Делаете коктейли под настроение?
— Именно, — говорит бармен с улыбкой и начинает свое таинство.
Первый пошел. Второй. Я — машина, работающая на алкоголе. Мое тело — реактор. Я — паломник городской бездны. Конрад все не идет и не идет. Выхожу на улицу, там его нет: ни тени, ни звука, лишь яростные огни Иггдрасился вдалеке. Вечный памятник человечества. В небоскреб стреляли из артиллерии, люди умирали прямо в офисах здания от чумы спустя несколько десятков лет после войны. А после у стен этого здания были расстреляны люди, начавшие последнюю войну. Но Иггдрасиль все стоит. Нет, никогда не падет Иггдрасиль. Лишь вокруг будет вырастать груда трупов наших тел, покуда не проглотит его.
Возвращаюсь внутрь. Внутри растет странное настроение. Словно ком чувств поднимается от желудка, хочет быть извергнут, обратиться в слова. Но некому слушать. А зачем исторгать слова, придавать им форму, когда некому услышать? Сказать бармену? Нет, еще за сумасшедшего примет, выставят. Да и неинтересно ему это будет. Да в принципе никому. Все сидят тут, улыбаются, болтают ни о чем. А глаза-то пустые, без эмоций.
Вдруг на соседний стул садится девушка. Видимо, я был слишком погружен в свои мысли, что не заметил, как она вошла. Её светлые волосы растрепаны, одета она в черную рубашку и черное платье, одна рука перемотана бинтами. Я вижу, что глаза её заплаканы. На секунду наши взгляды пересекаются, и я поражаюсь тому, насколько глубоки её очи, насколько полны они печали. Если бы Бог увидел эти бы глаза… он бы повесился.
— Кто тебя обидел, душечка? — спрашивает у неё бармен, — Что приключилось в жизни твоей.
— Не жизнь это, а чан с дерьмом. Просто Ад, — коротко заявляет она.
Мне словно ударяет в живот кулаком. Чувство, что взращивалось во мне в последние минуты, чувство, что смешалось с актерским пари, заключенным на прошлой неделе, словно обрело тело, страшное, многорукое. Схватило меня за шею, за легкие, за сердце. Оно начинает водить меня, управлять словно марионеткой. Вот кто должен меня услышать. Она поймет меня, ведь она тоже страдает. Иначе и быть не может.