2. То же в корпусе из золота — 3 шт.
3. Часы наручные дамские «Чайка» — 10 шт.
4. Костюм мужской, светло-серый, польского производства — 1 шт.
5. Транзисторный радиоприемник «Орбита» — 1 шт.
6. Портфель из кожзаменителя — 1 шт.
— И все? — спросил Антон.
— И все, — ответил Криков. — Что, мало?
— Да нет… Тысячи на полторы наберется… Меня удивляют часы. Откуда в сельмаге «Полет»? Их и в городе не всегда купишь.
— Правильно подметил. «Кубанцы» собираются двадцатилетие совхоза отмечать. Наметили премировать передовиков. Вот завмаг и расстарался, «выбил» часы… Но тут вот еще что. Воры в магазине были недолго, перерыли все, разбросали, видно, искали деньги. Но не нашли, продавец воскресную выручку — почти 2 тысячи рублей — в мешок с мукой спрятал. Непорядок, конечно, надо представление писать. Я думаю, им деньги крайне нужны были. На прилавке коробка картонная стояла, там бумажками оставалось рублей пятнадцать и мелочь. Все сгребли… Если бы не деньги искали, они бы вещей побольше взяли. Там были другие костюмы, получше, обувь хорошая, еще кое-что… А ведь у них машина имелась…
Звякнул телефон, Булатов взял трубку.
— А-а, здравствуйте, Валентина Артуровна!.. Да, все у меня. Маленькое совещание за круглым столом. Вот это здорово!.. Идем.
Алькен положил трубку, победоносно взглянул на товарищей и сказал:
— Пошли к Смолиной. Установлена личность убитого.
— Здравствуйте, мужчины. — Смолина со всеми поздоровалась за руку. — Как дела?
— Спасибо, неважно, — за всех отметил Булатов. — Мой оптимизм оказался дутым — эти старшие товарищи меня подавили своей эрудицией.
Криков нетерпеливо перебил.
— Что у вас новенького, Валентина Артуровна? Опознали?
— Опознали ребята из НТО. У убитого, сами знаете, руки сильно обгорели, но Геннадий сделал все отлично. И вот результат. Это справка учетного отдела. А это — адресного бюро.
Читали все сразу. Причем Криков, конфузясь, надел очки.
— Добро. — Криков положил на стол бумажник. — Добро. Я даже и не думал, что все так просто обернется с убитым.
— Улица Заречная, улица Заречная, — пропел Булатов, — улица знакомая моя… А где она, эта улица?
— Не за горами, — сказала Смолина. — Ну что ж, распределим роли?.. Я думаю так: Антон, вы сходу отправляйтесь на Заречную, где живет мать убитого Александра Захаровна Рыбина. Я считаю, пока открываться не надо, правда? Легенду на месте придумайте, смотря по обстановке. Согласны?
Антон кивнул головой.
— А моя роль, товарищ режиссер? — осведомился Булатов.
— Ваша? Вам идти к Егорову. Он сегодня трезв, я звонила на базу. Злой, видно, как бешеная кошка. Я не назвалась, просто спросила, можно ли выписать помидоры для столовой, так он послал меня к богу в рай. У него, сказал, не только что помидоры, даже ананасы растут. Так вы его, Алькен, поостудите и постарайтесь узнать все про машину, про ключ и тэ дэ.
— Ну, а Евментий Пахомович, видимо, знает, что делать. — Смолина критически осмотрела наряд майора. — Ничего, хорош. Как вас Алла Алексеевна терпит, не пойму.
Криков сказал опять противным голосом.
— Переживет. Слюбится-стерпится… Я похмеляться пойду. На рынке пиво завсегда свежее, с воблой пойдет. — Он действительно достал из кармана пиджака сухую и тонкую как фанера рыбину. — А на пузырь часы загоню. — Он достал допотопные карманные часы с крышкой и длинной цепочкой.
— Мозер, с чугунным механизмом, — пояснил Криков. — Но серебро. Я уже три раза их загонял. По десятке. Дешевле не уступаю. Купите, Валентина Артуровна, не прогадаете…
— Куплю, — серьезно ответила Смолина. — Подарю музею. Ну а я, други мои, если не возражаете, займусь Николенко. Надо его срочно «расколоть», пока не поздно. И этим надо заняться. — Она положила на стол несколько фотографий. Там были изображены стреляные пистолетные гильзы.
— Вот эта найдена в «Волге». А эти — в другом месте… Посмотрите на капсюль, на след бойка… Ну, как?
— Пожалуй, стреляны из одного пистолета, — не сразу сказал Криков, разглядывая снимки в лупу.
— А что, Валентина Артуровна? — спросил Булатов.
— Да нет, это у меня пока догадки. Если подтвердятся, вечером скажу.
— Связь держим через вас, Валентина Артуровна. Или через дежурного. Но лучше через вас, — сказал Криков.
Когда мужчины выходили из управления, Криков сказал, вроде бы так, сам себе: «Должна она «расколоть» парня. Должна. Она у нас психолог»…
Шматлай нашел по плану города улицу Заречную. Она не зря носила свое название: начинаясь от самого берега реки, обрывалась на городской черте. Антон начал обход за квартал до нужного ему дома. Он шел по дворам, листал домовые книги и паспорта, задавая обычные в таких случаях вопросы. Прошло около получаса, пока он не подошел к нужному дому № 45.
Шматлаю открыла калитку опрятная старушка. В руках она держала таз с огурцами. Видимо, на стук пришла с огорода.
— Здравствуйте. Я из горкомхоза, — представился Антон. — Надо посмотреть план участка…
— Можно показать, — сказала старуха, — почему же не показать, раз надо? Есть план, дом наш плановый… Заходите в избу.
Антон вошел в чистенькую комнату. Некрашенные полы чисто выскоблены и вымыты. Опрятные половички, занавески на окнах, коврик-панно с лебедями…
— Вы одна живете? — спросил Антон.
— Одна, сынок, одна. Все разбежались, разъехались. Одна осталась я…
Антон перелистал домовую книгу. Записей много, но после каждой штамп «выписан»… «выписан»…
— Вот тут прописан был Смирнов Виктор Иванович, это кто?
— Квартировал у меня, учитель. Молоденький такой… Два года жил, потом, слышь, женился. Квартиру дали, съехал…
— А Рыбина Нина — дочь ваша?
— Да, дочка. Старшенькая. На целину с мужем подалась, в Кустанай. Медсестра она, муж на комбайне. И Ирина записана там, тоже дочка. Она в Свердловске живет. Инженерша… — Шматлай слушал, а сам смотрел на записи, где значился Рыбин Семен Андреевич. Два раза записан. Два раза выписан.
— Семен — это сын ваш?
— Сын, — тускло ответила старуха.
— Тоже уехал?
— Уехал, — старуха безнадежно махнула рукой. — Недалеко тут он. На руднике…
Антон насторожился.
— Так, значит, на руднике… Работает там?
— Шофер он на самосвале. Уголь возит. Да что толку-то? Что говорю, толку, что работает? Сколько заработает, столько и спустит на водку. А ты что, сынок, про Сеньку-то? — вдруг настороженно спросила старуха. — Ты не из милиции, случаем?
— Из милиции я, — тихо сказал Шматлай. — Из милиции, Александра Захаровна. Вы уж меня извините, но поговорить надо с вами. О Семене…
Ему было тяжело. Сидит перед ним эта опрятная старушка, сложила на коленях руки, смотрит на него, Антона, тревожными, испуганными глазами, чует материнское сердце что-то недоброе…
— Что же он опять натворил, Сенька, узнать хоть можно?
Проглотил Антон этот вопрос, ничего не смог ответить. А она и не настаивала. Сама стала говорить.
— Я-то и виновата, сама виновата… Как бросил нас хозяин, муж мой бывший, Семену только тринадцать вышло. Пошла я тогда работать няней в детскую больницу. Бывало и в две смены работала… Чужих нянчила, а своего недоглядела. Как первый раз взялся за ножик, порезал одного по пьянке, только тогда и спохватилась. Поздно, видишь, было, девятнадцатый ему шел, работал уже на автобазе. Год отсидки дали. Вернулся. Я за ним тогда глядеть стала, шагу чтоб лишнего не сделал. А разве углядишь за взрослым? И кричит еще: «Ты брось мне это, мать, мне нянька не требуется теперь. Иди вон своих недоносков пестуй».
Подался он тогда в Сибирь. Заработаю, сказал, денег, приеду. Заработал… Заработать деньги везде можно, работай только. Тюрьму он заработал опять, подрался там по пьяному делу, год снова дали… Запрошлый год прислал мне из тюрьмы карточку свою и письмо. Пришли, мать, денег, написал, на табак нету. Послала я ему тогда пятнадцать рублей.
Старуха смолкла. Антон достал было пачку сигарет, но тут же сунул ее обратно в карман.
— Да ты кури, кури. У меня и муж курил, и Сенька табакур тоже… Приехал он в прошлом году, как раз на рождество. Пожил с неделю и на рудник уехал. Общежитие ему там дали. Думала, за ум возьмется, да где там… Как приедет, так пьяный…