Нина Петровна наступала на Дударову не спеша, чтобы действовать наверняка. Воспитатели изумлялись ее выдержке.
Как-то к Янчкн в кабинет пришел начальник колонии.
Посидел, помолчал, невесело усмехнулся.
— Дударева ждет ребенка, знаете? — спросил он.
— Знаю. Подождем и мы.
Когда Дударева родила, сотрудники Дома младенца сообщили Нине Петровне:
— «Она в смятении, плачет, когда берет дочку на руки. Грубить стала всем».
— Ничего, потерпите, не наказывайте. Пусть привыкнет к своему положению, — посоветовала Янчии.
Нет, не зря оставляют здесь малышей до двух лет.
У скольких безнадежных материнство разбудило человеческое достоинство!
Дударева получила письмо от дружка. Он словно почувствовал ее состояние, решил укрепить свой авторитет.
Вызванная на беседу, она пришла к Нине Петровне и после небольшого разговора призналась:
— Следователь до одного дельца не докопался. А я хочу дочку воспитывать без «хвостов».
— Ну и правильно. Семь бед — один ответ, — пошутила Нина Петровка. Поможем устроиться в жизни, не сомневайся. Специальности нужной обучим…
Людмила с жадностью слушала эти слова, словно для нее они звучали впервые.
— Щи варить научим, пол мыть, — говорила Нина Петровна. — Не умеешь ведь?
— Не умею…
Когда Дударову увезли к следователю, по колонии словно волна прокатилась: пошла с повинной! Пример Людмилы подействовал: и другие признавались в нераскрытых преступлениях, чтобы навсегда очиститься от преступного прошлого. Суд учел все, и Дударева вернулась повеселевшая. Откуда и Трудолюбие появилось!
…Освободилась Дударева условно-досрочно через три года. Когда Нина Петровна, проводив ее на вокзал, зашла к начальнику колонии, тот шутливо спросил:
— Что же вы не всю зарплату Дударовой отдали?
— Узнали? — весело глянула Янчин. — Да ведь сами понимаете, какие предстоят расходы.
Катерина Селезнева в первый же день, как прибыла в колонию, повела себя вызывающе. Отказывалась подчиняться, дерзила, глядя исподлобья хмурыми, колючими глазами.
В отряде Янчин много таких, которые хотят показать, что им черт не брат. Вскоре выяснилось, что Селезнева еще к картежница. Играла азартно, но за деньгами особо не гналась. Янчин поняла: азарт необходим Селезневой, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. В ее личном деле Нина Петровна ничего утешительного не увидела: кражи, безделье, пьянство…
Вызвав Селезневу, Янчин спросила:
— Что же тебе, молодости не жаль?
Глядя в сторону, осужденная промолчала. Весь ее вид говорил: «Ни к чему мне эти разговоры». Сама она себе хозяйка. Какой дорогой захочет, такой и пойдет.
— Ну, что же ты молчишь? Сказать нечего?
— Пустой разговор, — буркнула Селезнева. — Жалко или не жалко, вам не все ли равно? А вы своей жизнью довольны? У вас-то молодость не такая уж счастливая была…
«Тут ты права, — подумалось Нине Петровне. — Мою молодость съела война. Пролетела она в туманных лесах, и гнилой болотной воде. Дым, руины, обагренные кровью бинты, убитые старики и дети. Вот моя молодость»…
И она рассказала об этом женщине с запавшими и отчужденными глазами. Говорила о войне не только в тот вечер, а частенько при беседе с осужденными.
— Да, житуха не сладкая, — проронила однажды Селезнева. — Но все-таки лучше моей…
И махнула рукой.
Много таких, сбившихся с дороги людей-растерянных и озлобленных, робких и бесшабашных, молчаливых и говорливых-повидала Нина Петровна за время службы в местах лишения свободы. Трудное это было время, и места, где приходилось жить, тоже выглядели невесело. В зимнюю стужу строила с осужденными жилые дома, школы, производственные объекты. Это были ее зрелые, лучшие а жизни каждого человека годы. И «об этом она как-то рассказала Селезневой. Та, усмехнувшись, спросила:
— И сколько же вы мотались по Северу? Много, наверное? Служба у вас не шибко веселая. Всю жизнь, значит, с нами? И не жалко себя?…
— Не жаль. Ради заблудившегося человека, ради таких, как ты, — разве мала цель? Ты это понять можешь?
Селезнева промолчала. Ну, допустим, она понимает.
Она уже давно чувствовала, что начальник отряда за нее «взялась». Это и со стороны видно: женщины переглядываются, допечет, мол, тебя начальница, она дотошная. И чего ей надо? Ладно, брошу карты, буду работать. А душу, душу-то чем повеселить?