– Чтобы вести тяжбу, нам нужна поземельная опись. Составите ее только вы. Вас все знают. Песни про вас поют.
– Ничуть не удивляюсь.
– У нас в Морколье тоже поют про вас, господин Инженер.
– На Большой Медведице, названной неудачно, ибо медведей там нет, меня воспевали не в звуках, но в красках. Преобладали алые тона, конечно, не те, что здесь. А что поют у вас?
– Жабоглот! – кричит выборный Кангалайя.
Тогда ты и явился мне на беду, плясун собачий. Босой, без рубахи, в старых штанах, в драном пончо на голом, тощем теле. Не стесняясь заячьей губы, ты засмеялся, запиликал на скрипочке, запел:
Потом ты стал плясать. Сперва – передом, затем – боком, и кланялся, и выпрямлялся, а в правой руке держал шляпу, лицо прикрывал. Ах, подлиза!
– Кто научил тебя этой песне, сынок? – спросил польщенный Инженер.
Ты зарумянился. Ты все еще смеялся. Никогда не скажешь слова, гад.
– Он сам ее сочинил, господин Инженер, – сказал выборный Кангалайя. – И музыку сложит, и обед сварит, и по дому что хотите.
– Плясун и певец бывает мне нужен, когда я падаю духом под бременем знаний.
– Берите его, господин Инженер. Мы вам его дарим, а вы уж возьмите с нас поменьше. Жабоглот у нас – сиротка, он услужливый, смирный. Все умеет, а если надо девушке спеть, можете на музыкантов не тратиться. Берите его, он ваш!
Чтобы сэкономить, твоя община подарила тебя, словно вещь. Тут и разница: меня наняли, тебя – взяли, как подарок. Я – помощник, а ты – вроде премии в лавке.
– Разрешение на опись у вас есть? – спросил Инженер.
Выборный Кангалайя спокойно ответил:
– Субпрефект Льендо и наш помещик большие друзья, то-то в плохо.
– Без разрешения – цена двойная.
– Сколько это будет, господин Инженер?
– Четыре тысячи.
Кангалайя в ужасе поднял руки.
– Очень много, сеньор! В. прошлом году инженер из «Перувиэн» тысячу просил.
– Что ж он работы не сделал?
– Обвал случился, сеньор. Три общинника погибли.
– Не иначе шарлатан. Настоящий землемер знает природу. Да тут и много знать не надо. Я предсказал наперед три землетрясения, пятнадцать толчков, десятки метеоритов и радуг. Этот тип собирался составить липовую опись.
– Что такое липовая опись, сеньор?
– Фальшивая. Мошенники тем и живут, что их составляют. Помнишь, Тупайячи, того инженеришку, который поместил реку Мараньон на плане Пьюры? Спросите в Управлении по делам индейцев. Сколько общин проиграли из-за липовых планов? Я не фантазер, я – профессионал с девятью дипломами. Потому и назначаю свою цену.
– Нам такой человек как раз нужен. Только очень уж дорого. Нам не собрать четырех тысяч.
– Сколько в общине домов?
– Штук триста, господин Инженер.
– Если хотите, платите иначе: не вся община, а каждая семья отдельно.
– По скольку?
– По двадцать солей.
– Это надо обсудить.
Кангалайя отходит и совещается с властями общины. Жабоглот, мерзавец, пляшет как плясал. Инженер наливает себе еще и сплевывает осадок.
– Хватит, поторговались. Меня ждут важные трансцендентальные дела. Прощайте.
– Мы уже решили, господин Инженер.
– Как будете платить?
– С каждой семьи, господин Инженер.
– Превосходно! Готовьте контракт: по двадцать солей с семьи. Это еще немного. Такой у меня недостаток, губит меня доброта. Тысячу задатка дадите?
Он протягивает руку. Выборный Кангалайя с жаром пожимает ее. Инженер похлопывает Жабоглота по грязной щеке.
– Твоя радость питает мое усталое сердце, сынок. История для своих целей пользуется столь ничтожными существами, как Тупайячи, и столь неучеными, как ты. Когда я бываю при дворе, мне нужно, чтобы кто-то бил в литавры. Назначаю тебя моим главным музыкантом.
– Берите его, господин Инженер! От его песен любая девица заплачет.
– Жду контракта, а потом угощенья.
Так я узнал тебя, плясун! Подали угощенье. Ты все пел и плясал, хотя на твоем месте я бы залепил лицо снегом. Ты все смеялся, недоносок. Угощались мы до ночи. С утра нам дали куриного супу. Господи, до чего же хороший из курицы суп! Еще светало, когда мы тронулись в путь, и задолго до полудня Кангалайя сказал:
– Через одну лигу будет поместье «Лас Трес Крусес».