– Схватят вас, господин Инженер.
– Наоборот, Кангалайя, схватят его. Сегодня ночью ты проникнешь туда со своими и сделаешь, что я скажу.
– Сперва хоть пива выпьем, хозяин, один стаканчик!..
– Зачем же. один? Будь посмелее, Кангалайя!
Выпили мы. Поспали немного. Перед самым рассветом отправились в поместье. К полудню добрались до господского дома. Собаки лаяли-заливались, но мы вошли во двор. Инженер сидит на коне. Какой-то урод кричит нам:
– Кто такие?
Инженер отряхивается от пыли.
– Перед вами, сеньор Флорес, член Лондонской академии общественных и оккультных наук.
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Кто вас не знает, сеньор Флорес? Вы – первый из здешних помещиков.
– Здесь не проезжая дорога. Что вам нужно?
– Я объезжаю Перу науки ради, сеньор Флорес.
– Зачем это?
– Я – ученый, сеньор. Я изучаю реки, измеряю горы, наблюдаю явления природы.
– А описей не составляете?
– Я путешествую, сеньор Флорес. Разве это запрещено? Перу – свободная страна,…
– Вы не в Перу. Вы в моем поместье. Мне чужаки не нужны. Прочь отсюда!
– Я немного занемог из-за разреженного воздуха.
– Мое какое дело? Вон!
Инженер вынимает платочек. Это знак. Люди Кангалайи выскакивают из-за ограды, хватают помещика и связывают.
– Ваше упорство, – объясняет Инженер, – не оставляет мне другого выхода, сеньор Флорес.
– Это разбой! Вы дорого поплатитесь! Чем грабить, лучше вы меня убейте! Если поймаю – повешу за срамные места, а потом загоню на каторгу!
Инженер не внемлет брани; он делает свое дело. Уже смеркалось, когда мы кончили.
– Ну вот, я вам помог. Дайте мне что должны, а хотите немного прибавить – не откажусь. Мне пора!
– А что нам делать с сеньором помещиком?
– Завтра отпустите, у меня будет целый день форы.
– Жандармы перекроют дороги, господин Инженер!
– Ну и что? Я никуда не еду. Мы отыщем себе пещерку, и, пока я составлю государственной важности план, ты, Жабоглот, будешь меня тешить. Сложи Песню про мой последний подвиг!
– На склоне Науанпукио пещер много, но они очень высоко.
– Тем лучше!
Пробыли мы там две недели. Иногда я спускался за едой и новостями. Жандармы кишели повсюду. Флорес очищал свои земли, посадил двадцать общинников. Кангалайя скрывался. Нас поймать не было никакой возможности. Мы переходили из пещеры в пещеру каждые три дня. Инженер очень радовался, так ему было легче искать. Как-то утром я говорю:
– Я знаю серебряную жилу, господин Инженер, но она не здесь.
– Кто тебе сказал, Тупайячи, что я ищу драгоценные металлы?
– Тогда что же мы ищем, господин Инженер? Неужели вам не хочется разбогатеть?
Он посмеялся.
– Открой глаза и взгляни на меня получше, Тупайячи! Скоро я буду самым богатым человеком на земле. Что мне царь Соломон? Ха-ха! Храм его – лачуга перед моим будущим замком Несчастный пешеход! Откуда ты взял, что меня интересуют прииски? Неужели ты думаешь, что я хочу стать Патиньо?[2] На что мне платина, золото, серебро? Смеюсь я над ними! Я ищу друга. – Он побледнел. – Друга или подругу, мужчину или женщину какая разница! Того или ту, кто поможет мне в самом важном из всех земных деяний. Мне жаль тебя, Тупайячи, но еще жальче мне богатых. До сих пор никто богатым не был. Я буду первым и последним богачом.
Глава двенадцатая,
о том, что за озером Чаупиуарангой никто не подглядывал, наоборот, это оно
Недавно отец Часан рассказал, что господь наш Иисус Христос шел по водам. Так и здесь. Праздновал я продажу солового коня по кличке Соловый. Один путешественник, боявшийся гор – грехов, что ли, много было, – дал за него тысячу солей. Я сказал «тысячу» просто так, чтоб поторговаться. А он говорит: «Вот тебе полторы, и еще беру седло». Отправился я в Ракре это отметить. Через трое суток иду назад, вижу факельное шествие. Порадовался я, направился к ним, гляжу – а я по пояс в воде. Они шли по озеру. В воскресенье сказал я отцу Часану. Он посмеялся. С тех пор как увидит меня, так смеется. Ну и Ладно! Другой раз пошел я ловить форель и задремал. Разбудили меня какие-то плакальщицы. Так и воют, ай-я-я-яй!.. Я спрашиваю: «По кому плачете?» Тут они ближе подошли и уже не плачут, а смеются. Открыли они лица, откинули шаль, вижу – у одних жабьи морды, у других – кроличьи, у третьих – кошачьи, а у кого и вовсе куриный клюв. Скачут по воде, на меня не глядя. Так и плясали, пока не стемнело. Рассказал я про это зятю. «Все, что ты видишь, Магдалено, происходит оттого, что воде нелегко без движения. Наверное, она вспоминает ту пору, когда текла. Откуда ты знаешь, что она ничего не видит?» И верно! Она не только видит – она подглядывает. Пойду иногда на берег, лягу в тростники и вроде бы сплю. А озеро за мной следит. Я долго еще не знал, чьи это глаза; теперь знаю. Теперь я знаю, кто глядит на меня из-под воды. Только никогда о том не скажу нашему отцу Часану.