меня, но все-таки продолжал поддерживать за руки.
– Вы привезли меня к себе домой? – Сдавленно прошептала я.
Я оглядела просторную комнату: роскошные гобелены, покрывающие
стены, широкий каменный очаг, в котором пылал огонь, огромная кровать с
балдахином и тяжелые шторы. Невысокая, сутулая служанка стояла перед
открытым шкафом, держа в руках платье, которое собиралась повесить
рядом с другими великолепными нарядами.
Паника поднялась во мне. Что, если слуги узнают меня? Что, если мой
дядя узнает, что я все еще жива? Меня охватило непреодолимое желание
броситься обратно в постель и натянуть одеяло на голову. Я отстранилась от
Коллина и нетвердым шагом, как ребенок только что научившийся ходить, направилась к двери.
Все, о чем я могла думать – это то, что мне нужно уйти. Немедленно.
Мне нужно вернуться в лес и спрятаться, пока кто-нибудь не догадался, кто я
на самом деле.
– Стойте, – позвал Коллин.
Я заставила свои ноги двигаться быстрее и сосредоточила все
внимание на двери, которая, казалось, была в лиге от меня. Если бы я смогла
выбраться за стены замка, то нашла бы Тэтча, и он помог бы мне. Но я
смогла пройти только половину комнаты, когда мои ноги подкосились, и я
рухнула на тростник, устланный на холодном полу. В одно мгновение
Коллин оказался рядом со мной. Не слушая мои протесты, впрочем, довольно
слабые, он просунул руки под меня и легко поднял.
– И куда же вы собирались бежать?
– Как можно дальше, – прошептала я.
Он прижал меня к своей груди, и я возненавидела себя за то, что
прижалась в ответ к нему, наслаждаясь его объятиями.
– Пока вы никуда не можете идти, – сказал он мне прямо в ухо. – И
только не в ночной рубашке.
И тут я поняла, что кто-то снял с меня тунику и бриджи и одел в
плотную льняную ночную рубашку. Мягкая рубашка закрывала меня от шеи
до пальцев ног. Румянец залил мое лицо. Надеюсь, это не сам Коллин
переодевал меня?
Он усмехнулся:
– Нет, милая, – прошептал он в ответ на мой невысказанный вопрос. –
Я велел миссис Хиггинс искупать и переодеть вас.
Он кивнул в сторону служанки, стоящей у шкафа. Женщина слегка
поклонилась. Большой воротник вокруг горла и плотный платок, закрывший
голову, оставляли открытыми только ее лицо, лицо старушки, морщинистое
и потрескавшееся, как выжженное поле. Ее глаза, как два мягких озерца
смотрели на меня доброжелательно.
– Искупать? – Пропищала я.
На этот раз Коллин громко расхохотался:
– Несмотря на то, что даже покрытая слоем грязи вы довольно
хорошенькая, избавившись от нее, вы стали совершенно потрясающей.
От этих слов меня обдало жаром, и мне захотелось спрятать лицо в его
тунике. Но я заставила себя встретиться с ним взглядом:
– Вы не должны были приносить меня сюда.
– У меня не было другого выхода. – В его глазах читалось извинение. –
Вы были без сознания последние два дня.
– Два дня?
– Не волнуйтесь. Вы в безопасности. – Он остановился у кровати. – Я
всем сказал, что вы ехали ко мне в гости, но по дороге на вас напали.
Я не могла удержаться от восхищения той силой и легкости, с которой
он держал меня, как будто я была не более чем пятилетней девочкой.
– По крайней мере, это не совсем ложь, – сухо сказала я. – На меня
напали.
– Мне очень жаль. – Его улыбка исчезла. – Я не хотел, чтобы вы
пострадали. – Его лицо было совсем близко, глаза светились честностью и
выражали сожаление.
У меня вдруг перехватило дыхание. Я никогда не находилась так
близко от мужчины, и была совершенно уверена, что, если бы мой отец
сейчас был здесь, ему бы это вряд ли понравилось. Тем не менее, мне не
хотелось, чтобы Коллин отпускал меня. Совсем не хотелось.
– Это не ваша вина, – призналась я. – Я была слишком беспечна. Но
такого больше не повторится.
– Что ж, приятно слышать.
– В следующий раз вы меня не поймаете.
– Следующего раза не будет.
Выражение его лица было серьезным, и он даже не пытался скрыть
свое искреннее восхищение, глядя на меня. Он не просто пытался польстить
своими комплиментами по поводу моей внешности, ему действительно
нравилось, как я выгляжу.
Я поежилась, не совсем понимая, как реагировать на это. У меня были
мысли по поводу того, что многие из моих друзей догадывались, что я
женщина. Бульдог настоял, чтобы я переоделась в мужскую одежду, и только
тогда разрешил мне уехать с ним, и с тех пор я так и одевалась. Кроме того, я
вела себя как мужчина и дралась лучше многих из них. Единственным моим
утешением были волосы. Хотя Бульдог и предложил мне их подстричь, я не
смогла.
Это
молчаливое
соглашение
с
Коллином,
эта
очевидная
осведомленность обо мне были для меня совершенно новыми. Впервые в
жизни я осознала, что уже не юная девушка. Я становилась женщиной.
– Думаю, вам лучше меня отпустить, – сказала я.
Он не сразу послушался, его губы медленно расползлись в улыбке, как
будто он почувствовал направление моих мыслей.
– Только если вы пообещаете, что останетесь здесь и позволите мне
помочь вам.
– Этого я не могу обещать. А теперь отпустите меня.
– Неужели вы не можете простить мне прошлое ребячество? – Он
коснулся пальцами пряди моих волос. – Я был идиотом. Мне нравятся ваши
волосы. Это самый красивый цвет в мире.
От этих слов у меня внутри опять запорхали бабочки, а к этому
ощущению я еще не привыкла. Я стала извиваться в его объятиях, понимая, что должна держать приличное расстояние между нами. Это движение
заставило его опустить меня на перину. Я быстро натянула на себя одеяло и
предупреждающе уставилась на него.
Он приподнял бровь:
– Что-то не так?
Я взглянула на миссис Хиггинс, стоявшую у шкафа. Она стояла к нам
спиной и приводила в порядок платья.
– Госпожа Хиггинс – одна из самых доверенных моих служанок, –
заверил Коллин. – Она служила горничной у моей матери, и вам не стоит ее
бояться.
Я поджала губы и скрестила руки на груди. Не думает же он, что я
настолько глупа, что стану говорить о своем прошлом при посторонних.
Коллин плюхнулся в кресло и откинулся на спинку, словно ему было
все равно.
– Ну, хорошо. Миссис Хиггинс, не будете ли вы так любезны, оставить
меня наедине с нашей гостьей?
Горничная с сомнением переводила взгляд с Коллина на меня и
обратно. Несмотря на то, что я все время жила и спала с мужчинами, колебания миссис Хиггинс заставили меня понять, что в данной обстановке,
в мире аристократии, было бы совершенно неприлично оставлять меня одну
с Коллином. Коллин тоже понял это и, склонив голову набок, посмотрел на
дверь:
– Вы можете оставить дверь открытой и подождать снаружи?
Она кивнула, присела в реверансе, и как только мы остались одни, Коллин соскользнул со стула и опустился на колени рядом со мной:
– Вы простите меня? Я прошу вас простить меня и избавить от
страданий.
Что-то внутри меня хотело успокоить его. Его обаяние делало его
неотразимым. Но стоило мне подумать о Тэтче, который уже много лет был
бездомным, и о Бульдоге, который лишился больших пальцев, пытаясь
уберечь сына от голодной смерти, как все мысли о дружбе с Коллином
Гудричом улетучились.
– Я подумаю о том, чтобы простить вам детские обиды, – сказала я. –
Но вы же дворянин. И я никогда не смогу простить вам это.
– Что вы имеете против дворян? Ваш отец был одним из них. И, видимо, вы забыли, что вы тоже благородного происхождения.
– Я вычеркнула себя из этого класса и никогда не вернусь.