Перекусив, я вернулся к себе в комнату и прокрутил видеозапись последнего матча. На экране долговязая, подвижная версия меня самого — настоящая боевая машина — наседала на Руиза. В записи мои движения выглядели хуже, чем казались мне на ринге. Монго смотрелся выгоднее, особенно хорош был удар, раскрошивший мне зубы.
Руиз сделал это так легко. Это был даже не удар в стиле карате, он просто молниеносно выбросил руку вперед на 10–12 дюймов.
Его движение заворожило меня. Мне следовало бы быть хорошим мальчиком и поупражнять свое реальное тело на тренажере, но я все не мог оторваться от экрана, стараясь разработать стратегию, которая помогла бы мне в следующий раз, когда я встречусь с опытным боксером. Я не мог позволить себе быть слабым. Я был на пути к успеху. За мной наблюдал сам Калла-хан, непревзойденный чемпион Токийского международного турнира Мастеров Карате в неограниченной весовой категории, важная шишка. Он не просто терпел мое присутствие на занятиях, не просто шутил со мной. Он обращал на меня внимание. Двое из его старших студентов даже говорили мне, что он пестует меня как наследника. Ему уже недолго осталось, скоро на покой. Правда, никому так и не удалось побить его, но ему уже исполнилось восемьдесят два. Можно ли уйти более достойно, чем позволить одному из собственных учеников занять свое место?
Я еще не стал его преемником, но мог бы им стать. В следующем сезоне двойной А, затем тройной А, затем сетка мастеров. На моем пути стояло множество бойцов, но я знал, что в конце концов смогу побить их всех.
Входная дверь распахнулась.
— Я здесь, пап, — позвал я.
Погруженный в свои грандиозные планы, мысленно прокручивая в замедленном темпе события матча, я не обратил внимания на шаги в коридоре.
И вдруг моя голова мотнулась в сторону, щека раздулась, и по подбородку побежала кровь. Кресло закружилось вокруг своей оси.
Монго навис надо мной, оскалив зубы; его настоящее тело было столь же устрашающим, как и фантом.
— Ни одному калеке не позволю себя дурачить, — сказал он по-испански и ударил еще раз.
Моя голова вмялась в подголовник. Зубы — настоящие зубы — запрыгали по языку и нёбу.
Мои рефлексы, отточенные виртуальными боями, мгновенно включились. На второй удар Руиза я уже поставил блок. Моя техника и реакция были безупречными, а настоящие руки почти такими же сильными, как у фантома, но это не очень-то помогало. Без ног я не мог отскочить назад, не мог сделать вращение. Я заблокировал два удара, промахнулся, заблокировал четвертый, а потом потерял контроль.
Бум — нос всмятку. Брызги крови ослепили меня. Изо рта вырвался хрип; я не мог удержать его.
Подсознательно я ждал, когда система безопасности отключит меня. Все, что я чувствовал, — это боль, боль, боль… Сквозь нее до меня доходил лишь запах и вкус крови, напоминая, что это не виртуальная реальность. Спасения не было.
— Ну как тебе, калека? — прошипел Руиз. — Думаешь, ты и этот бой выиграешь?
Он продолжал избивать меня. Мои руки бессильно повисли — не осталось сил держать их на весу. Внутри черепа катался какой-то колючий шар.
Я понял, что он не собирается останавливаться. Монго перешагнул границы того мира, где правит разум. Он хотел убить меня и лишь сдерживал силы, продлевая мои страдания, но в его намерения, несомненно, входило бить, пока я не умру.
Не знаю, сколько раз обрушивались на меня его кулаки, пока я не осознал окончательно, в какой опасности нахожусь. Лишь адреналин поддерживал крохотный островок сознания, за который я цеплялся. Наконец я почувствовал, что скатываюсь в какой-то туннель. Вслед за мной прокатилось эхо моих собственных рыданий и отдаленный хлопок, напоминающий выстрел.
Я медленно приходил в себя, прорывая пелену боли. Запах антисептика и чистого постельного белья просочился через тампоны и бинты, закрывавшие нос. Распухший язык неприятно вжимался в обломки зубов. Я разглядел шланг капельницы, входящий в левую руку. Нижняя челюсть была скреплена проволокой.
Я открыл глаза. Со стула поднялся отец и склонился над кроватью. В дальнем углу сидел бледный и худой человек с белой головой, которого я никогда не видел.
— Больница Кайзера, — объяснил отец. — Ты был без сознания почти восемнадцать часов.
Я зажмурил глаза. Чувство ошалелости, очевидно, происходило от анальгетиков, решил я. И все же их было явно недостаточно.
— Монго? — промямлил я. Слова, протискивающиеся сквозь скрепленную проволокой челюсть, распухшие губы и раздутый язык, звучали, как у Джаббы Хутта без субтитров. Старик понял меня первым.