Первым, кого увидел около входа в один из госпитальных шатров, оказался Рушпу́н.
Главный адепт секты моего имени стоял, опираясь на тот самый дрын с дыркой от едва не убившего его арбалетного болта.
— Великий! — вытянулся он при моём появлении, взяв дубину на караул.
— Вольно, — махнул я рукой. — Госпожу Рейну не видел?
— Светлейшая Рейна здесь, — кивнул он на полог шатра. — Исцеляет раненых.
— А ты?
— А я уже излечился и опять охраняю светлейшую. По вашему повелению, о, великий!
— Сказал же уже, хватит меня величать, — поморщился я. — Зови меня господин Краум.
— Понял, господин Краум. Больше не повторится, — отрапортовал проповедник.
Соврал, конечно.
Но я сделал вид, что поверил…
Рей, в самом деле, нашлась внутри, в компании городского целителя.
А ещё в шатре нашлись два десятка раненых, но, по всей видимости, уже выздоравливающих.
Полупрозрачный дракончик витал над головой у «богини». Заметив меня, он быстро юркнул назад в амулет.
— Привет, Дим, — кивнула мне Рейна. — Мы с мастером Лу́йтусом почти всё закончили. Тяжёлых случаев нет.
— Последний шатёр? — попробовал я угадать.
— Последний, где были тяжелораненые, мессир, — поклонился мне мастер Луйтус. — Помощь госпожи Рейны оказалась как нельзя кстати. Если бы не она, боюсь, человек пятнадцать точно б не выжили.
— С вашего позволения, я заберу её.
— Конечно, мессир. Не смею задерживать…
Когда мы с Рей вышли наружу, нас встретил всё тот же Рушпу́н.
— Вели… эээ… господин Краум, могу я спросить у вас и светлейшей Рейны?
— Спросить? Ну… спрашивай.
Проповедник смущённо прокашлялся, после чего снова взял свою сучковатую «палицу» на караул и торжественно произнёс:
— Господин Краум! Светлейшая! За последние несколько дней я дважды почти что умер, но оба раза мне возвращали жизнь, когда я того и не чаял. Первый раз в Горках, второй раз здесь. Первый раз вы, вели… господин Краум, позволили мне служить вам и подарили вот этот вот святой дрын, — ловко крутнул он в руках «подаренную» дубину. — Сегодня, когда совершилось второе чудо, я бы хотел попросить светлейшую…
На этом месте Рушпун внезапно замялся.
— Чтобы она подарила тебе ещё один символ веры? — продолжила, догадавшись, «богиня».
— О, да, светлейшая! Именно так, — просиял проповедник.
Мы с Рейной переглянулись.
Я еле заметно кивнул.
— Мне кажется, что святому дрыну не хватает стрелы, что пробила его, — проговорила задумчиво Рейна. — Но, я уверена, это всё поправимо. Ведь жизнь и смерть… они всегда идут рядом. Одно без другого не существует. Так же как день без ночи или мужчина без женщины… — она сунула руку себе за плечо, вытащила из закреплённого там туеска арбалетный болт и протянула Рушпуну. — Вот та стрела, что чуть не убила тебя. Держи.
— Святой дрын и святая стрела, — благоговейно произнёс проповедник, принимая подарок. — Защита и нападение. Единство и борьба противоположностей…
От последней сказанной фразы я чуть было не поперхнулся. Процитировать ненароком никому неизвестного в этом мире философа — это действительно… дорогого стоит.
— Спасибо, светлейшая! Спасибо, великий! Спасибо вам за эти подарки. Пока я живу, я буду носить их с собой, а когда мой путь завершится… пусть они упокоятся в ещё не построенном храме великого исцелителя…
— Он действительно верит во всю эту ерунду? — спросила «богиня», когда мы опять оседлали гнедую и пегую и выехали вместе из лагеря.
— Не знаю, — пожал я плечами. — Но, думаю, что-то в этом всё-таки есть…
Пленных мы более-менее подсчитали лишь к концу дня. Их набралось около трёх с половиной тысяч. Практически столько же, сколько защитников Пустограда. Все — ополченцы, набранные в 3-й армейский корпус, в основном, из Риштага и Шаонара.
Риштаг, как мне объяснили, находился под патронажем магистра Луха, убитого мной, когда я спасал попавшую в его лапы Рейну. В Шаонаре (это я знал и раньше, едва ли не с первого дня моего попаданства) всем заправляли грудастая Астия и её брат Гидеон, которого мы прикончили возле Пустой горы.
Всего же в Империи имелось пять «кадрированных» корпусов, включая разгромленный, в каждом из которых реально служили по три-пять тысяч профессионалов-гвардейцев. Во время войны корпуса «разбавляли» тероборонцами, то бишь, городским ополчением — по семь-восемь тысяч «свежих», не нюхавших крови бойцов. Плюс к воюющей армии могли добавлять отряды городской стражи. Но это если совсем уж припрёт, если дела пойдут настолько неважно, что придётся оставлять без надзора целые города и провинции.