Когда мы с Мавкой, быстро закончив своё нехитрое дело, вышли из телеги, то решили, что у нас есть время прогуляться. Оставив транспортное средство возле расположенного в здании местной школы госпиталя, мы двинулись в глубь, как нам казалось, мирного городка. Ведь человеческая природа устроена так, что буквально за углом может идти война, а на соседней улице чуть ли не сидят и пьют кофе, играют дети. Это я на себе понял через несколько лет, когда в Минас-Тирите восьмого марта стоял в очереди за тюльпанами. Была слышна канонада. Да такая, что иногда желудок подскакивал к горлу. И ничего… Светило солнце. А раз очередь — значит, я был не один такой.
Но мирным считать этот городок можно было с большой натяжкой. Кругом сновали военные. Ездили грязные зелёные повозки. “Мирняк” перемещался словно тени. Бочком, бочком по краям улиц. Не поднимая голов так, чтобы не встречаться взглядом с вооружёнными людьми. Но больше всего нас поразила очередь возле почтового отделения. Огромная зелёная змея, состоящая из одетых в камуфляж солдат, вырывалась из дверей под красной вывеской и тянулась по улице. Люди в очереди собрали посылки домой из всего подряд: от бойлеров и бытовой техники до кованных заборов и саженцев. Нетрудно было догадаться, откуда всё это добро. Не иначе, как из соседних городков и деревень. Мародёрство процветало и не осуждалось. А спустя всё те же несколько лет, когда пропаганда заголосила о том, что орки похищают унитазы и даже невиданный в их краях асфальт, я понял, что больше всего люди любят обвинять кого-то в своих грехах. “Теперь ясно, — подумал я, — почему до войны наши гастарбайтеры миллионами ездили туда на заработки — уложить асфальт и установить сантехнику тем, у кого её нет”.
— Да, это отвратительно, — прокомментировала увиденное Мавка.
То ли от волнения, то ли из вежливости по отношению ко мне, она перешла на роханский язык. А может, просто вышла из рабочего образа.
— Я видела, как спальники, — продолжила она, — которые мы, как волонтёры, привозим на передовую, потом продают на сайте объявлений. Продают, судя по всему, сами воины, вернувшиеся на ротацию. “Ну а что? Мне он уже не нужен”. Нет чтобы оставить тому, кто займёт его место.
— Да, — саркастически усмехнулся я, — разве за это стоял Мей-дан?
— Причём тут Мей-дан? — отмахнулась девушка. — Это ужасно. Но сейчас такое время. Надо его пережить, перешагнуть, переболеть.
— Таким образом можно оправдать любую низость и закрыть глаза на любую мерзость, — ответил я.
— Ты, я так понимаю, ещё и на Мей-дане не был? — перешла в атаку Мавка.
— Почему же, был, — ответил я. — Как-то утром заглянул. Вышел из метро специально, прогуляться. Это было похоже на лежбище бичей. Среди палаток ходило очень мало народу, больше всего похожего на собравшихся вместе городских сумасшедших. Какой-то ряженый в урукском жупане с огромной трехпалой лапой на лбу спорил с дедом с висячими усами. Тот самый дед, который до этого попал на многие фото, когда мирные протестующие дети шли с цепями на стражников.
— Понятно, — отрезала Мавка. — Что же тогда ты тут делаешь? На войне?
— Я здесь, чтобы спасать людей, а не убивать. Я — хиллер, — ответил я. — Люди, вышедшие на Мей-дан и приехавшие сюда — такие же люди. Мои сограждане, в конце концов. Мы в одной лодке.
— Что, и орков будешь спасать?
— “Орки” — тоже люди. И да, я буду оказывать помощь всем. Пусть и никакой специальной клятвы я не давал.
— Буллщит! — воскликнула Мавка. — Орки — они и есть орки. Осколки Мордорской орды. Посмотри на названия их городов. Саратов — бывший Саратоу. Орочье название. В роханском языке столько орочьих слов.
— И что? — спросил я. — Значит они не такие чистокровные… кто? А сколько орочьих слов в урук-хайском языке? И прежде всего такие святые, как “мей-дан” и “урук”. Ведь мы в гимне поём, что “урукского роду”. Значит мы кто? Орки? Сагайдак — орочье слово. Значит вождь Сагайдачный был орком? А в Валиноре “Миннесота” — индейское слово. Значит там живут одни индейцы? У тебя обычная правая риторика, когда фактами манипулируют и передёргивают. И ты даже не сама это придумала, а просто за кем-то повторяешь.
Тем временем, мы вернулись к госпиталю. У его порога стояла телега возле, которой толпились люди в форме. Подойдя ближе, мы обнаружили, что телега забита одеждой, видимо, предназначавшейся в качестве гуманитарной помощи тем, кто пострадал от боевых действий. Воины перебирали шмотки и забирали себе те, что получше.