— А как ты определишь, кто где и, кто чей? — спросил я.
— Увидишь хорошо и одинаково одетых людей — это сепары, — ответил он.
И, действительно, тогда мы ещё были одеты кто во что горазд: кто-то в добротном дунэдайском камуфляже, кто-то в старом охотничьем “комке”. В отличие от нас, пророханские сепаратисты быстрее встали на централизованное обеспечение.
Вдруг изображение дёрнулось, по нему пробежал какой-то зигзаг, и всё закончилось мельтешащим белым шумом.
— Вот хурма! — выругался Джабба. — Кажется в птичку попали.
— Разве в такую мелочь, да ещё на высоте, попадёшь? — удивился Наг.
— Из самострела сложно, — прокомментировал Белый. — Только если ты — стрелок. У таких глаз-алмаз. А вообще стреляют несколько человек. Скажем, отделение и залпом. Или нужна аркебуза. Это как самострел, только стреляет пачкой шариков вместо одного болта. Как на охоте за обычной птицей.
Мы уже и не чаяли когда-нибудь увидеть нашу птичку. Обстрел смолк, и на время всё успокоилось. Уже выбрались из своего укрытия, и тут увидели его. Вернее, их двоих. Первый — высокий лысый мужчина с седой бородой. Сколько ему на самом деле лет, было непонятно. Несмотря на бороду, шёл он бодро. В скорее худощавой фигуре угадывалась недюжинная сила. Лицо было одновременно и привлекательное, и отталкивающее. Возможно, из-за пронзительных голубых глаз. За плечами он нёс боевой самострел. А в руке — нашу пробитую стрелой птичку.
Рядом с мужчиной шёл стройный юноша. По крайней мере, нам сначала так показалось. До тех пор, пока мы не заглянули в его холодные зелёные глаза и не увидели его короткие седые волосы. На левой щеке — шрам, отчего казалось, что он всё время зло ухмыляется. Как позже выяснилось, его позывной был Кири.
Мы опешили. Кто это такой, что так запросто несет нашу птичку в наш же лагерь? Тот, кто её сбил? Или просто нашёл? Первым, естественно, не выдержал Джабба.
— Ну ты, дуриан! — закричал он, преградив дорогу седобородому. — Это ты сбил мою птичку?
— Она не сообщила, чья есть, — ответил тот с каким-то странным акцентом.
Кажется, дунландским. Вроде как звонко и, одновременно, шепеляво. В этой войне с Роханом дунландцы — наши друзья. Но, наверно, только потому, что всегда соперничали с роханцами. Обвиняли тех в имперских амбициях, и жалели о своей утраченной империи, всё время пытаясь её восстановить. Рохану удалось то, что не удалось им самим. Из-за этого дунландцы злились ещё больше. А когда наше правительство объявило старика Шарку героем Урук-хайи, первыми возмутились не роханцы, а дунландцы. Ведь это, по большей части, их соплеменники пострадали от таких героев, лучше всего сражающихся с “мирняком”.
— Смотреть надо! — задыхаясь продолжил Джабба.
Но седобородый, не сбавляя шага, обошёл воина и остановился перед нашим командиром.
— Вот медный птах, — со своим акцентом сказал он.
И бросил мёртвую птицу к ногам Белого.
— Подпиши документ, что акцептовал, — в руке он держал какую-то бумагу.
Мы, разинув рот, наблюдали, как Белый, без лишних вопросов и возмущений, чиркнул что-то на бумаге. Достал и приложил к ней командирскую печать. После чего седобородый со своим подручным ушли быстро, но, при этом, не торопясь.
— Кто это такой? — возмутился Джабба. — Он сбил нашу птичку, а ты ему ещё и документ какой-то подписал?
— Это — бестиарий и его помощник, — спокойно пояснил Белый. — Они охотятся на монстров, которых полно у противника. И он прав — сложно определить, чья это птичка. Так что я подписал. Зачем ссорится? Нам на участке обороны эти ребята ёщё пригодятся. У таких, как они, контракт с ВСУ.
— Нефертити, — почесал затылок Джабба.
— Если он такой меткий, что сбил птичку из самострела, чего же не пойдёт в снайперы? — спросил Наг.
— Бестиарии людей не убивают. Только монстров, — ответил Белый. — То ли из принципа, то ли брезгуют, то ли контракт на это не заключили…
По ком звонит палантир?
Перейдя ещё одну улицу, я очутился в парке. Иду вглубь среди высоких сосен по аккуратным, сравнительно недавно выложенным, дорожкам. Пройдя эту хвойную часть парка, я оказался в его лиственной части. Помимо уже больших деревьев, здесь есть несколько совсем молодых растений.
Какой-то мужчина в сопровождении жены и примерно десятилетнего сына наклоняется к листьям, затем пытается разобрать информацию о саженцах на вбитой в землю табличке.
— Дуб? — неуверенно спрашивает он, так и не сумев прочесть надпись.