Смешно рассказанная история, естественно, заканчивалась хорошо. Яйцо было спасено. И теперь наш товарищ был в полном здравии: мог спокойно передвигаться, управлять колесницей, общаться с женой и не только.
Но дело не в этом. Прямо во время нашего застолья завибрировал мой карманный палантир. Звонила она. Я вышел в коридор, чтобы спокойно поговорить. В шаре были слышны рыдания и всхлипы. У неё была истерика.
— Их сейчас выводят! — плакала она.
— Кого выводят? — удивился я. — Что случилось?!
— Рябят-стражников. Из бывшего “Музея Саурона”.
Тут я понял в чём дело. Какое-то время назад это культовое здание времён Союза, в наше время, переименованное в “Урук-хайскйи дом”, заняли стражники, осаждённые беснующийся толпой.
— Их выводят, — плакала она. — Молоденькие. Ещё почти дети. Плюют, оскорбляют, бросают что-то!
— Ладно, ладно, успокойся, — заговорил я. — Убивают? Нет? Ну всё будет нормально.
Ей я сказал, но сам в этот момент почему-то отчётливо понял: нормально уже не будет. Пройдена какая-то невидимая грань. А уже позже, весной, по большому палантиру показывали, тогда это ещё было возможно, как урк-хайский назгул на бреющем полёте отстреливается по центру Минас-Моргула. А потом раненая женщина, которая просто проходила по скверу возле здания ратуши, ползла с перебитыми ногами и стонала от боли. На урук-хайских пабликах тогда шутили, что это не стрелы или фаерболы — это случайный взрыв кондиционера. А может, люди просто не могли в такое поверить? Но я всё понял правильно. Прошёл урук-хайские же курсы хиллера и через Рохан отправился в Минас-Моргул, где до этого не был ни разу. Так я выбрал свою сторону баррикады.
Итак, мы проснулись, кое-как умылись, перекусили и были готовы выполнять приказы нашего командира. А приказ был таким: все, включая нашего “гостя”, погрузились в телегу, похожую на те, что перевозят пассажиров и небольшие грузы, и выехали на другую сторону города. Туда, где на его окраинах и идёт самая настоящая война.
Кто такой “гость”? Гостем мы назвали пьяного гаишника, которого вчера поймали на его посту. Сом просто велел погрузить того в нашу телегу. А сегодня мы должны были доставить его на передовую и отправить рыть окопы в качестве наказания. Приговор этот, естественно, носил неофициальный характер. Просто так решил наш командир. А гаишник подчинился. Под прицелами наведённых на него самострелов, разумеется. Такая вот полевая справедливость. Но за это Сома и любили.
Город, по которому мы ехали, конечно, представлял собой унылое зрелище. Мимо нас то и дело проносились колесницы с включённой “аварийкой”. Это значит, что эти колесницы реквизированы новой властью или боевыми подразделениями. Обычно это транспортные средства, оставленные теми, кто покинул Минас-Моргул и бежал от войны на Урук-хайю. Ни осуждать, ни оправдывать этих людей я не буду. На витрине одного из закрытых магазинов, мимо которого мы проезжали, была выведена надпись: “Не ломайте! Товара нет. Всё уже украдено.”
Многие дома здесь, на окраине, смотрели на нас темными провалами выбитых взрывами окон. Другие, словно бельмами, были прикрыты фанерными щитами. Одна пятиэтажка стояла с аккуратным проломом прямо посередине. Со стороны это выглядело так, будто какой-то гигантский меч разрубил её пополам. В этот разрез были видны внутренности квартир. Нет половины потолка, пол обрывается, а на оставшейся части как ни в чём не бывало стоит торшер, шкаф, пианино. Такое ощущение, что люди ушли отсюда только что. И вроде как так и жили — без одной стены.
Почему-то вспомнил, как вчера разговаривал с ней. Она рассказала, что два её друга, живущие в столице Рохана, Эдорасе, подвыпив, подрались между собой на счёт того, кто больше любит Урук-хайю. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Наивные либералы, никогда не державшие в руках ничего тяжелее палантира, неумело толкались и неловко упали в кусты. Они искренне полагают свою страну агрессором, а урук-хайцев — беззащитными овечками. Эти овечки сейчас бомбят город лишь за то, что он посмел не поддержать переворот на Мей-дане, справедливо полагая, что это война против всего роханского, против всего того, чем являются они сами. И не только моргульцы, но и большая часть минас-тиритцев. Те просто сдались, и у них появился Ривенделлский синдром, когда заложник сопереживает тому, кто удерживает его в неволе. Эти два друга не знают или не хотя знать, сколько грязи льют на них те самые урук-хайцы. Сколько в потомках уруков было ненависти, которая вывела их на улицы, стала движущей силой протеста и положила начало гражданской войне. Что это война против таких, как эти эдорасцы. Против их языка и культуры. Если это, конечно, их культура. Куколды! Брезгливо и противно.