Вина купили тут же, в магазинчике при рынке. Дима нацелился было на пиво, но возмущенная Вика так резко повернулась к нему, так взметнула своей коротенькой юбочкой, что он не решился настаивать. Купили бутылку какого-то французского. Название «Гранд амур» показалось Диме сомнительным, но Вика прошипела:
— Амур, Смирнов! Амур же! — И бутылка улеглась в сумку.
Еще прихватили литр кефира, которого Дима вознамерился отпить, но не успел.
— Это не для питья кефир, — сказала Вика, — это для маринада. Какие же вы, мужчины, все-таки бестолковые!
Уже почти на самом выходе с рынка, в тамбуре, Вика вдруг воскликнула:
— Черемшу же забыли! И не надо так вздыхать, Димасик, черемша очень потенцию повышает! — Громко воскликнула, без стеснения, причем в тот самый момент, как с улицы вошел в тамбур нескладный долговязый очкарик лет то ли тридцати, то ли сорока. Дима покраснел, и очкарик покраснел, и тут же в тамбуре стало трудно дышать. Надо же, подумал Дима, перднул чувак от смущения, да вонюче как. А Вика наморщила носик и решительно сказала:
— За мной, Смирнов!
Прошли через фруктовые ряды — Дима отметил забавную сценку: смуглый узбек, а может, туркмен, покупал курагу, витиевато торгуясь с продавцом-азербайджанцем — и попали к прилавкам с соленьями-квашеньями. Пахло одуряюще. Купили черемши, снова наткнулись на давешнего очкарика, пробовавшего маринованный чеснок, и наконец покинули рынок.
Дома Вика велела мужу нарезать шейку на куски средней величины, сложить все вон в ту кастрюлю, посолить, поперчить, перемешать, выдавить туда же лимон, снова перемешать и залить кефиром, после чего закрыть кастрюлю крышкой и поставить в холодильник.
— А я, — сообщила Вика, — в душ пойду, а то запарилась тут с тобой. — И подмигнула непристойным, развратным каким-то образом.
Эх, подумал Дима, исполняя поручение, напрасно отгул взял… Сидел бы сейчас в кафе, пивко бы потягивал… А в Викторию прямо бес какой-то вселился… Он залил мясо кефиром, выпил все-таки с треть стакана, засунул кастрюлю в холодильник и услышал Викин голос: «Димочка!»
Он вошел в ванную. Вика, блаженно стоявшая под душем, выглядела, он не мог не признать, чрезвычайно соблазнительно.
— Фу, Смирнов, — сказала она капризно, — какой ты потный! А ну, иди сюда!
«Может, все же не зря я отгул взял», — подумал Дима, сбрасывая одежду и залезая под душ.
В узкой ванне было тесно и скользко. В конце концов Вика встала на четвереньки и скомандовала:
— Давай, Димка! Ну, давай! Ну! Ну! Ну! Ну!
Дима, пристроившись сзади, хрипло вторил:
— На! На! На! На!
Когда все закончилось, Вика объявила, что это уже лучше, а теперь она хочет спатеньки, и Димуленька должен завернуть ее в полотенечко и отнести в кроватку.
— Ой! — нашелся Дима. — Мне в туалет.
Вика пропела ему вслед:
— Како-о-ой!
Он проторчал в сортире минут пятнадцать, гадая, что же сделали с его женой в этом солярии. Потом осторожно вышел, тихо оделся, заглянул в спальню — Вика как будто спала — и пробормотал:
— Я за хлебом… Хлеба купить забыли…
— Зачем тебе хлеб, — сонно проговорила Вика, — когда у тебя есть я? Иди скушай свою девочку…
Не открывая глаз, она сбросила одеяло, бесстыдно раскинула ноги во всю ширь кровати и, чуть слышно постанывая, принялась поглаживать руками свою грудь.
— Викусь… — ошарашенно выдохнул Дима, — ты чего? — Как-то не замечал он раньше за женой такого… такой… он даже затруднялся назвать, чего такого или какой такой.
— А потом я тебя скушаю… — сдавленным голосом пообещала Вика.
Что ж, первая часть Диме, в общем, удалась, а вот вторая… Короче говоря, его «улан-батору» требовался отдых. Даже, пожалуй, самому Диме он требовался: последние события, особенно поход на рынок, совсем его измотали. И очень хотелось пива.
Впрочем, жена, кажется, не была в претензии.
Он все-таки выскользнул из дома, добрел до киоска, что на автобусной остановке, купил бутылочку «Туборга», выпил ее, сидя на скамейке у подъезда, — про хлеб забыл — и вернулся домой. Вика спала. Он включил телевизор, приглушил звук, прилег на диван — и тоже задремал.
Спалось плохо: привиделись какие-то мерзкие коты, рыжий и черный. Рыжий был издевательски вежлив, даже елеен, черный же не скрывал враждебности и все норовил цапнуть Диму когтями, приговаривая: «Вставай, Смирнов, хватит спать!»