— Почему она вышла за Копленда?
— Любовь. Секс.
— Она любила поболтать о Харви, причем достаточно фривольно. Ох, верно, не следовало об этом говорить, да, дорогой?
— Представления не имею, о чем ты?
— Ну, она любила завести доверительный разговор, ты же понимаешь, мол, какой он прекрасный любовник. Голову чуть склонит набок, и на лице такое шаловливое выражение — чувствуешь себя страшно неловко. Стоило только остаться с ней наедине, я хочу сказать, без мужчин, и она тут же мило принималась щебетать, какой он необыкновенный. Чтобы я могла рассказать подобное о своем муже — это даже представить невозможно!
— Спасибо огромное, Рози, — рассмеялся Перкинс. — И правда, я однажды подслушал такой разговор.
— Но ей было хорошо за шестьдесят, когда она вышла за него.
— Что возраст значит для любви? — с пафосом продекламировал вице-ректор, и Уэксфорд попытался вспомнить, не цитата ли это, но определить не сумел. — Должен сказать, другие его качества она редко нахваливала. Скажем так, его интеллектуальные возможности ценились весьма невысоко. Ей просто нравилось окружать себя ничтожествами. Людям ее плана это в привычку. Они либо находят их, как было с Харви, либо создают сами, как в случае с ее дочерью, а потом всю оставшуюся жизнь пилят, что недостаточно умны и звезд с неба не хватают.
— И Дэвина вела себя так?
— Не знаю, это все догадки. Бедняжка погибла, и таким жутким образом.
Четверо за одним столом: двое — ничтожества, как определил их Перкинс, и двое — умники; потом появляется вооруженный грабитель — и все кончено: и поношение и любовь, и мудрость и тупость, былое и надежды. Он часто задумывался над этим, частенько рисовал в уме эту mise en scene [11], куда чаще, чем за весь прежний богатый опыт расследования. Скатерть — алая с белым, белая с алым, как рыбки в бассейне, — преследовала его, превратившись в навязчивый образ: кто бы поверил, что с ним такое возможно, с его-то опытом. Память об этой скатерти, залитой кровью Дэвины, не отпускала, даже когда он читал ее путевые заметки о Саксонии и Тюрингии.
«Мерзкий способ разделаться с человеком, — сказал он об убийстве Энди Гриффина, — правда, приятных вообще не бывает». Бывают хитрые. Или осложненные, вводящие в заблуждение стечением непредвиденных обстоятельств. Правы ли они, предполагая, что убийца настолько умен, чтобы сделать насечки в стволе револьвера? Хватило бы на это мозгов кому-то из собутыльников Энди Гриффина?
В ночь на понедельник в Тэнкред-хаусе с Дэйзи осталась Розмари Маунтджой, на вторник — Карен Мэлахайд, на среду — Энн Леннокс. В четверг доктор Самнер-Куист представил Уэксфорду полный судебно-медицинский отчет, а одна из ежедневных бульварных газетенок разразилась огромной статьей на первой полосе, вопрошая, почему полиция до сих пор не добилась успеха и не поймала тех, кто устроил кровавую бойню. Заместитель главного констебля тут же вызвал Уэксфорда к себе: как он мог проморгать убийство Энди Гриффина? Пусть даже разговор шел в других словах, смысл все равно в этом.
По делу Энди Гриффина было начато и тут же отложено следствие. Уэксфорд тщательно изучил данные судебной экспертизы о состоянии одежды Энди. В складках его брюк и в карманах куртки были обнаружены частички песка, глины и мела, а также крошки засохших листьев. К вороту прилипло немного джутовых волокон, которые используют в производстве веревок.
Ни в кишечнике, ни в желудке доктор Самнер-Куист не обнаружил следов наркотика или снотворного. Перед смертью убитый получил удар по виску. По мнению Самнер-Куиста, удар был нанесен тяжелым предметом, возможно металлическим инструментом, обернутым в тряпку. Удар был несильным, но достаточным, чтобы оглушить Гриффина, лишить на несколько минут сознания. На несколько долгих минут, обернувшихся вечностью.
Уэксфорда проняла дрожь. Скорее, предчувствие дрожи. Жуткая сцена, вызванная воображением, могла возникнуть, казалось, не в ясной современной реальности, а в далеком прошлом — тайном, зверином, безжалостном. Он представил себе беспечного человека, полноватого, недалекого и доверчивого, очевидно считавшего, что соучастник полностью в его власти, и второго, крадущегося следом за ним с заранее припасенным орудием преступления, обернутым в тряпку. Удар по голове, быстрый и точный. Затем, чтобы не терять попусту времени, приготовленная заранее петля, конец веревки перекидывается через мощную ветвь ясеня…
Откуда у него веревка? Давно уж отошли в прошлое те дни, когда округа кишмя кишела мелкими торговцами скобяными изделиями, которые из поколения в поколение передавали свое ремесло по наследству. Сегодня веревку можно купить только в торговом центре, в магазинчике «Сделай сам» или в секции хозтоваров какого-нибудь огромного супермаркета. Это осложняет задачу, поскольку продавец лучше, чем паренек или девица на контроле, запоминает покупателя-одиночку, помогая тому отыскать не совсем ходовой товар. Кассира больше интересует цена, чем предмет, на котором она проставлена; похоже, он даже не видит товар, отработанным движением подставляя его к электронному глазку. А на покупателя просто не смотрит.
Сегодня ему удалось лечь пораньше. Дора простудилась и постелила себе в отдельной комнате. Решение, он надеялся, было принято независимо от тех пылких фраз, которыми они с женой чуть раньше обменялись по поводу Шейлы. В течение дня, пока он был на работе, Дора несколько раз разговаривала с дочерью. Шейла глубоко обижена на него, пояснила Дора, но готова «проговорить» случившееся. Уэксфорд в ответ только фыркнул: ничего себе словечко придумала. В «Ройял оук» оно, может, и уместно, но в устах дочери…
Дору вдохновляла идея пригласить Шейлу домой на следующие выходные. Естественно, и Кейси тоже. Они теперь семейная пара, пусть и незарегистрированная, из тех, что шагу друг без друга не сделают, а на рождественских поздравлениях ставят подписи рядом. Кейси будет приходить вместе с Шейлой, это так же естественно, как Нил — с Сильвией.
Только через его труп, поставил точку Уэксфорд.
Настал черед фыркнуть Доре, после чего, собрав свои тряпочки, она — вместе с простудой — гордо прошествовала в свободную комнату. За ней следом отправилась и гора брошюрок, присланных Шейлой и намеренно адресованных матери, в которых расхваливался Хайтс — небольшой городок в штате Невада, где находился университет. Среди брошюрок оказался проспект с фотографиями местных красот, подробно рассказывающий об университете и о предметах, которые там изучают. Путеводитель по городу представлял панораму ландшафтов, его окружающих, и бесконечную рекламу местных торговцев — а как же иначе окупить стоимость этого сияющего глянцем чуда? Уэксфорд едва удостоил чтиво взглядом и тут же вернул весь ворох Доре, храня зловещее молчание.
Он устроился в кровати, обложившись книгами, только что присланными Эмиасом Айлендом. Внимательно прочитал все, что сообщалось на обложке верхней из пачки книг, — Эмиас объяснил, что это пробный экземпляр. Уэксфорд, погрузившись во вступление, пока полог сна не сомкнул ему веки, быстро понял, что «Прекрасен, как дерево» рассказывает о попытках Дэвины Флори и ее первого мужа заново засадить древние леса Тэнкреда, провалился в сон и тут же проснулся, как от удара током.
Он выключил свет. Сигнальный огонек на его телефоне помигивал. Потянувшись за телефоном, он ненароком стряхнул на пол три книги.
Звонила Карен.
— Это констебль Мэлахайд из Тэнкред-хауса, сэр. Я вышла на связь. — На профессиональном сленге фраза эта означала, что требуется помощь из полицейского участка. — Они уже в пути. Но я решила, что необходимо сообщить вам. Здесь кто-то есть, у дома. Мужчина. Мы его слышали, а потом мы, то есть Дэйзи, его увидела.
— Считайте, я уже выехал, — буркнул Уэксфорд.
Глава 17