За ужином Дора исподволь завела разговор о том, не уехать ли куда в грядущие выходные. Что ж, может ехать, если ей хочется. Относительно себя он пока перспектив не видел. Жена принялась увлеченно читать что-то в журнале и на его вопрос, что так ее привлекло, ответила: очерк Огастина Кейси.
Уэксфорд с отвращением фыркнул.
— Редж, если ты дочитал «Владельцев Мидиана», дай книгу мне.
Он передал жене роман, а сам взял в руки «Прекрасный, как дерево», в который никак не мог вчитаться. Не поднимая головы и не отрывая глаз от книги, он спросил:
— Ты с ней разговариваешь?
— Ох, Редж, ради Бога, если ты о Шейле, то к чему эти иносказания? Я разговариваю с ней, как и прежде, просто тебя никогда нет дома, некому выхватить трубку.
— Когда она едет в Неваду?
— Недели через три.
Престон Литтлбери владел небольшим загородным домом в георгианском стиле в центре Форби. Форби звалось одно из пяти прелестнейших английских селений, чем и объяснялось, по словам владельца, его желание проводить здесь выходные. Если бы это очаровательное селение находилось под Лондоном, он жил бы там круглый год, но судьбе было угодно поместить его в Уилтшир.
Сказать по правде, сие владение в сторогом смысле слова загородным домом не являлось, иначе почему он оказался тут в четверг? Литтлбери улыбнулся, проговорив эту фразу тоном педанта, и поднес сплетенные пальцы рук с разведенными запястьями к подбородку. Улыбка получилась сдержанной, напряженной и покровительственной одновременно.
Судя по всему, жил он один. Комнаты напомнили Бэрри Вайну антикварную лавку, величественную и разделенную на отделы. Каждая вещь в них, заботливо ухоженная и великолепно сохранившаяся, смотрелась антикварной редкостью. Да и облик хозяина, мистера Литтлбери, с серебристой сединой, в серебристо-сером костюме, розовой рубашке из дорогого бутика и с серебристо-розовым галстуком-бабочкой, лишь усиливал впечатление. Он был старше, чем казался на первый взгляд, — тоже обычное, кстати, явление для истинного антиквара. Должно быть, ему далеко за семьдесят, подумал Бэрри. Когда мистер Литтлбери заговорил, голос его звучал, как у покойного Генри Фонды в роли профессора.
Витиеватая манера говорить не многим прояснила Вайну, чем он зарабатывает себе на жизнь, даже когда мистер Литтлбери принялся сам об этом рассказывать. Он был американцем, родился в филадельфии, жил в Цинциннати, штат Огайо, в то время как Харви Копленд преподавал там в университете. Именно тогда они и познакомились. Престон Литтлбери оказался знаком также с вице-ректором университета Юга. Он и сам в своем роде был академиком, работал в музее Виктории и Альберта, имел репутацию опытного искусствоведа и однажды написал даже столбец об антиквариате для общенациональной газеты. Похоже, что сейчас он занимался покупкой и продажей антикварного серебра и фарфора.
Вот и все, что удалось извлечь Вайну из туманных и уводящих в сторону витиеватостей Литтлбери. Пока он рассказывал, Вайн лишь послушно кивал головой, подобно фарфоровому китайскому болванчику.
— Я довольно много путешествовал, во все концы света, вы знаете, провел значительное время в Восточной Европе — благодарный рынок, знаете ли, особенно после «холодной войны». Позвольте поведать вам об одной забавной истории, имевшей место, когда я пересекал границу между Болгарией и Югославией…
Над Бэрри нависла угроза: он чуял, что придется выслушать очередной анекдот на вечную тему — бюрократической путаницы. Три подобных Вайн уже выдержал, а потому поспешил пресечь очередную попытку:
— Давайте побеседуем об Энди Гриффине, сэр. Одно время он работал на вас? Нам важно знать, где он мог быть за несколько дней до убийства.
Подобно большинству любителей поговорить, Литтлбери не нравилось, когда его прерывают.
— Что ж, хорошо, я именно к этому и подходил. Я в глаза не видел этого человека вот уже почти год. Вы знаете об этом?
Вайн кивнул, хотя на самом деле не знал. Признайся он в обратном, пришлось бы выслушивать дальнейшие разглагольствования мистера Литтлбери о приключениях на Балканах за весь последний год.
— Вы нанимали его?
— Можно и так выразиться, — осторожно проговорил Литтлбери, взвешивая каждое слово. — Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом «нанимали». Если вы хотите сказать, что я включал его в… как это называется? Ах, да, вспомнил, в платежную ведомость, то со всей категоричностью позволю себе заявить вам, что это не так. Видите ли, это избавляет от необходимости, к примеру, делать отчисления на медицинскую страховку или же регистрироваться в той или иной налоговой инспекции. Если же, с другой стороны, вы имеете в виду случайную работу, роль чернорабочего, — тогда вы абсолютно правы. В течение весьма недолгого времени Энди Гриффин получат от меня, я бы сказал, минимальное жалованье. — Литтлбери снова соединил пальцы рук и устремил поверх них пронизывающий взгляд на Вайна. — Он исполнял такую интеллектуальную работу, как мытье автомашины и подметание территории. — Употребление последнего слова впервые выдало его филадельфийское происхождение. — Выводил на прогулку мою собачку, ныне, увы, отошедшую в мир иной. Однажды, помнится, поменял колесо, когда оно спустило, — прокололось, хочу добавить для вас лично, сержант.
— Вы когда-нибудь платили ему долларами?
Если бы кто-то сказал Вайну, что этот человек, само воплощение рафинированности, или, скорее, как определил бы он сам, цивилизованности, использует любимое выражение заключенных, привыкших к осторожности, он бы не поверил. Но Престон Литтлбери поступил именно так.
— Возможно.
Ответ сорвался с его губ так быстро, что Вайн едва разобрал его. Ну вот, сейчас последуют привычные уловки типа: «Если быть абсолютно честным с вами» или же: «Сказать вам по правде»… Прибегать к чудовищным клятвам, чтобы выгородить себя, к примеру: «Я невиновен, клянусь жизнью жены и детей», у Литтлбери пока оснований не было. Да впрочем, сдается, у него нет ни жены, ни детей. Одна собачонка, и та уже сдохла.
— И все же, сэр? Не могли бы вы припомнить точнее?
— Но это было так давно…
Чего он боится, подумал Вайн. Ну разве что скандала с Центральной налоговой инспекцией из-за нелегальных сделок. Вполне возможно, он имеет дело с долларами. Восточноевропейские страны предпочитают их фунтам стерлингов и ценят куда выше, чем собственную валюту.
— Мы обнаружили некоторое количество долларов… — И тут же поправил себя: — Э-э, долларовых банкнот, у Гриффина.
— Но это универсальная валюта, сержант.
— Да. Поэтому иногда вы могли платить ему долларами, сэр, постарайтесь вспомнить.
— Вполне возможно. Раз или два.
Не склонный более иллюстрировать каждый ответ забавной басенкой из собственной жизни, Литтлбери, казалось, сделался на редкость стеснительным. Словно лишился вдруг дара красноречия. Глаза его потеряли блеск, руки неподвижно застыли на коленях. Вздохнув, Вайн быстро проговорил:
— У вас есть банковский счет в Кингсмаркхэме, сэр?
— Нет.
Ответ прозвучал отрывисто и быстро. Вайн вспомнил, что он жил в Лондоне, то ли приезжал туда на выходные, то ли еще зачем. Наверняка ему случалось задержаться там до понедельника, а значит, могли понадобиться и наличные…
— Вы хотите еще о чем-то спросить? У меня сложилось впечатление, что вас интересует, скорее, Энди Гриффин, чем лично мои финансовые проблемы.
— Последние дни его жизни, мистер Литтлбери. Признаться, мы так и не знаем, где он их провел. — Вайн назвал собеседнику интересующие его даты. — С утра в воскресенье до второй половины дня во вторник.
— Уж точно не со мной. Я был в Лейпциге.
Полиция Манчестера подтвердила смерть Дейна Бишопа. В свидетельстве о смерти говорилось, что он скончался от сердечной недостаточности, и в качестве сопутствующего диагноза называлась пневмония. Ему было двадцать четыре года, проживал он в Олдхэме. Причина того, что ранее он не попал в поле зрения Уэксфорда, заключалась в отсутствии у Бишопа приводов в полицию. За ним официально числился лишь один случай правонарушения, да и тот произошел спустя три месяца после смерти Кейлеба Мартина, — грабеж магазина в Манчестере.