Однажды вечером, когда у Кэрри был клиент, она услышала шум. Сердитые голоса Билли и кого-то из гостей. И медоточивый голос Флоренс, стремящейся все уладить.
Позднее Кэрри узнала, что Билли отказала клиенту, громадному негру по фамилии Рейниер. Рейниер был человек со связями. Накоротке с Бабом Хьюлеттом — фактически хозяином Гарлема.
Флоренс ужасно рассердилась.
— Эти парни на короткой ноге со всеми копами, — бушевала она. — Научитесь различать, кому можно сказать «нет», а кому нельзя.
Билли упорно не желала раскаиваться.
На другое утро, когда девушки сели завтракать, нагрянула облава. Копы вломились в дом и арестовали всех до одной. Через несколько часов Флоренс Уильямс и две белые девушки были отпущены, а Билли и Кэрри — нет. Им предъявили обвинение в занятиях проституцией и после жуткой ночи в изоляторе доставили в суд.
Когда Билли увидела судью, ей стало дурно.
— Мы с тобой попались, — шепнула она Кэрри. — Видишь эту старую выдру? Это судья Джин Норрис — настоящая сука!
По сравнению с Кэрри, Билли легко отделалась. Мать поклялась, будто ей восемнадцать лет. Судья заглянула в какой-то листок и объявила, что, согласно медицинскому заключению, подсудимую следует поместить в городскую больницу Бруклина.
Когда настала очередь Кэрри, судья смерила ее ненавидящим взглядом и обрушила на нее шквал вопросов. Кэрри ответила только на один, о возрасте: она упрямо твердила, что ей восемнадцать лет.
В конце концов разъяренная судья заявила:
— Не хочешь отвечать на мои вопросы — твое дело. Я могла бы отнестись к тебе по-человечески, а теперь не стану. Три месяца, Уэлфер Айленд.
Судья Норрис вполне оправдывала данную ей Билли характеристику.
Среда, 13 июля 1977 г., Нью-Йорк
— Господи! — воскликнула Лаки. — Что там еще такое?
— Не знаю, — ответил Стивен, который, прислонившись к стенке лифта, просматривал газету. — Возможно, генератор вышел из строя.
— Кто вы такой? — потребовала она, охваченная внезапным приступом подозрительности. — Если вы нарочно вырубили электричество, это вам не поможет. Не на ту напали! У меня черный пояс каратэ, и если что, вашим яйцам не поздоровится.
— Извините, мисс, — резко оборвал ее Стивен. — Вы стоите ближе к щитку управления. Почему бы вам не нажать на аварийную кнопку — вместо того чтобы закатывать речи?
— Миссис.
— Ах, прошу прощения, умоляю извинить меня. Миссис. Не будете ли вы так добры нажать на аварийную кнопку?
— Я ее не вижу.
— У вас нет спичек или зажигалки?
— А у вас?
— Я не курю.
— Ха! Как это я не догадалась? — Лаки рванула молнию на своей сумочке и стала рыться в поисках своей данхиллской зажигалки. — Черт! — она вспомнила, что оставила зажигалку в офисе Косты. — Ее нет.
— Чего нет?
— Моей зажигалки. Вы уверены, что у вас нет спичек?
— Абсолютно.
— Кто же ходит без них?
— Вы, например.
— Да. — Лаки нетерпеливо топнула ногой. — Черт возьми, ненавижу темноту!
Стивен вытянул руки и начал ощупывать стенки лифта. Когда он наткнулся на Лаки, она больно саданула ему ногой по коленке.
— Ох! Зачем вы это сделали?
— Я предупредила тебя, парень. Только посмей — и у тебя будут крупные неприятности.
— Ну, вы действительно — трудный случай. Я просто искал аварийную кнопку.
— Тем лучше для вас. — Она отошла в угол и опустилась на корточки. — Давайте поторапливайтесь. Я не выношу темноты.
— Вы уже говорили, — холодно отозвался он. Нога болела так, словно по ней шарахнули молотком. Наверняка будет багровый синяк.
Наконец он нащупал контрольную панель и стал нажимать на все кнопки подряд. Безрезультатно.
— Нашли? — рявкнула Лаки.
— Лифт не работает.
— Замечательно! Зачем тогда они делают эти аварийные кнопки, мать их так!
— Не обязательно ругаться.
— Тогда скажите, что делать.
Какое-то время они молча обдумывали ситуацию.
Вечно мне не везет, думала Лаки. Застрять в лифте вместе с каким-то маразматиком, который даже не курит!
Ну и ротик у дамочки, думал Стивен. Она, должно быть, думает, что делит лифт с каким-нибудь янки.
— Итак, — Лаки изо всех сил старалась говорить спокойно, — что вы собираетесь делать?
Интересный вопрос! Что они собираются делать?
— Сидеть и ждать, — ответил Стивен.
— Сидеть и ждать? — завопила она. — Ты чего, мать твою, пудришь мне мозги?