Джино пригвоздил его к месту убийственным взглядом черных глаз.
— Ты, гнусный ублюдок! — прошипел он. — Поздно уже что-либо объяснять. Слишком поздно.
Три месяца спустя, утром, Джино, как обычно, зашел к Лаки в детскую. Ей исполнилось десять месяцев, и она стала очаровательным ребенком с черными цыганскими глазами и черными волосами.
— Кто тут папина девочка? — сюсюкал Джино, беря ее на руки. — Кто папина маленькая принцесса?
Лаки довольно загукала. Он крепко прижал ее к себе, наслаждаясь теплым детским запахом.
Неожиданно в комнату вбежала расстроенная Мария.
— Джино, — она протянула ему газету. — Кажется, этот человек работал с тобой?
Он взял газету и увидел заголовок:
«ТРУП ДЖЕЙКА КОЭНА НАЙДЕН В ПУСТЫНЕ».
В заметке говорилось следующее:
«Сегодня в десять часов утра двое туристов наткнулись в пустыне в десяти милях от Лас-Вегаса на разложившийся труп Джейка «Боя» Коэна — он лежал в зловонной яме. Это произошло после сильной песчаной бури и перемещения песчаных пластов…»
И так далее. Джино быстро пробежал статью глазами. Бедняга Джейк. Он сам напросился — и получил свое.
— Это правда, Джино?
Он вздрогнул, осознав, что рядом стоит жена.
— Да, — уронил он небрежно, — это тот самый парень. Больше Мария ни о чем не спрашивала. Просто погладила его щеку.
— Будешь завтракать? Хочешь чего-нибудь вкусненького?
Он засмеялся и шлепнул ее пониже спины.
— Уже попробовал.
— Джино!
Ее было легко смутить. Ему это нравилось.
В обеденное время в «Риккадди» был переполнен. Барбара с детьми носились по залу, балансируя тарелками с пиццей и графинами с вином.
Джино заказал пиццу, несмотря на то, что в последнее время набрал несколько лишних фунтов. Энцо не прикасался ни к чему, кроме спагетти по-болонски, а Альдо пристрастился к телятине.
— Я от нее худею, — сказал он, голодным волком набрасываясь на телятину и делал знаки детям, чтобы тащили еще.
Энцо медленно, стоически уминал спагетти.
Все трое сидели за дальним угловым столиком. Два столика у двери заняли телохранители. Шансы Джино и Энцо дожить до старости были не так велики, чтобы зря рисковать. Бесшабашность если и имела место, то осталась в далеком прошлом.
— Идет война, — сказал Энцо, — и я хочу положить ей конец.
Джино согласно кивнул.
— Стоит вывести из игры Пинки — и дело в шляпе.
— Правильно, — подтвердил Энцо. — Еще ни одному сукину сыну не удавалось меня облапошить.
Джино кивнул.
Розовый Банан причинил им кучу неприятностей. Что касается сделки в Лас-Вегасе, то Джино старался играть по правилам, даже предлагал вернуть Пинки деньги, а когда тот отказался, попытался передать с посыльным. Через три дня посыльного нашли на стоянке возле «Миража» — с пулей в черепе и свертком с деньгами в кармане пиджака. «На этот раз тебе не удалось взять меня за яйца, — сказал Банан Джино по телефону. — Однажды ты от меня избавился, но это не повторится. Я купил долю в «Мираже» и сохраню ее при себе». Война продолжается…
Джино нашпиговал «Мираж» своими людьми, и тогда прокатилась новая волна убийств. За короткое время погибли управляющий казино, официантка из коктейль-бара и крупье. Такие вещи сильно мешают бизнесу. Известность «Миража» росла, а доходы падали.
— Я заключу контракт с одним киллером из Буффало, — предложил Джино. — Он быстро вышибет из него мозги.
Энцо кивком выразил согласие.
— Чем скорее, тем лучше.
Первого апреля тысяча девятьсот пятьдесят первого года Пинки проснулся поздно. Его последняя жена, которую он любовно называл Пираньей, храпела рядом. Это всегда приводило его в бешенство.
В спальне воняло собачьим дерьмом. Пинки пнул жену в бок.
— Опять твои собаки загадили спальню?
Пиранья протерла глаза, с которых вчера не удосужилась смыть тушь.
— Что-что?
Он пришел в ярость.
— Твои чертовы псы обделали ковер!
Пиранья села на кровати. Она была в чем мать родила, и ему, как всегда, бросились в глаза ее мощные груди — самые большие пневматические груди в Филадельфии. Временами Пинки казалось, что он женился не на женщине, а на паре необъятных искусственных титек.
— Ну так что? — заорала она. — От вони еще никто не умирал!
— Да уж! Кому, как не тебе, это знать? Когда ты в последний раз принимала ванну?
Пиранья не уступала:
— И ты еще смеешь упрекать меня? Слюнявый подонок! — она замахнулась, но он перехватил ее руку. — Пусти! Сейчас же отпусти меня!