Патриция Хайсмит
Бестолочь
Посвящается Л.
C’est plus qu’un crime, c’est une faute.[1]
Глава 1
Мужчина в темно-синих широких брюках и зеленой спортивной рубашке нетерпеливо переминался, стоя в очереди.
Девчонка-кассирша — кретинка, думал он, никогда не умела быстро отсчитать сдачу. Он повернул лысую, в складках жира голову, прочитал на внутренней стороне освещенного тента: «Сегодня на экране! «Подозрительная женщина», равнодушно глянул на афишу с полураздетой дамочкой, демонстрирующей бедро, и оглянулся на стоящих сзади — нет ли знакомых лиц. Знакомых не было. Все равно, подумал он, подгадал в самый раз. Точнехонько к восьмичасовому сеансу. Он сунул доллар в резное окошко стеклянной будки.
— Привет, — улыбнулся он блондинке-кассирше.
— Привет. — Ее пустые синие глаза радостно блеснули. — Как поживаете?
Ответа она не ждала, мужчина и не стал отвечать.
Он вошел в вестибюль — там слегка пованивало — и услыхал резкий воинственный сигнал горна: началась кинохроника. Он миновал стойки, где продавали конфеты и воздушную кукурузу, прошел до конца, грациозно, при том что был грузен, повернулся, огляделся и увидел Тони Рикко. Он прибавил шагу и поравнялся с Тони, когда оба свернули в центральный проход.
— Привет, Тони! — произнес он с ноткой покровительства в голосе, как обычно обращался к Тони, когда тот стоял за прилавком в отцовой гастрономической лавке.
— Привет, мистер Киммель! — улыбнулся Тони. — Сегодня одни?
— Жена только что уехала в Олбани. — Он махнул рукой и начал боком протискиваться на свое место.
Тони спустился по проходу поближе к экрану.
Мужчина задевал коленями о спинки сидений, бормотал, протискиваясь, «извините» и «благодарю вас» — людям приходилось вставать или приподниматься, чтобы его пропустить. Он пробрался до конца и вышел в проход у стены; спустился до двери, над которой красными буквами горело: «Выход», толкнул металлические створки и шагнул на тротуар, окунувшись в духоту жаркого вечера. Повернув в противоположную от тента сторону, он перешел улицу, свернул за угол и сел в свой черный двухдверный «шевроле».
Не доезжая квартала до автобусной станции «Кардинал Лайнз», он остановился, подождал в машине около десяти минут, увидел, как от конечной платформы отъехал автобус, следующий рейсом Ньюарк — Нью-Йорк — Олбани, и тронулся следом.
Автобус медленно тащился в гуще транспорта до въезда в туннель Холланд, затем в Манхаттане повернул на север. Мужчина ехал так, чтобы между ним и автобусом были две-три машины, сохранив такой порядок и тогда, когда они выбрались из города, транспорта поубавилось, а скорость возросла. Первая остановка, подумал мужчина, должна быть у Территауна, а может, и раньше. Если место окажется неподходящее, придется ехать дальше. Если же второй остановки не будет — что ж, тогда в самом Олбани, где-нибудь в переулке. Сосредоточившись за рулем, он поджал толстые пухлые губы, но желто-карие глаза, широко раскрытые за толстыми линзами очков, не меняли своего выражения.
Автобус остановился перед кучкой строений — кафе и освещенные продуктовые магазины; мужчина проехал мимо и остановил машину, прижав ее к обочине, так что дерево царапнуло ветвями по корпусу. Он поспешно выскочил, побежал и перешел на шаг только тогда, когда добрался до освещенной площадки, где стоял автобус.
Пассажиры все еще выходили. Он увидел, как она спускается, узнал ее приземистую фигуру, по первым шагам распознал неуклюжую, вперевалку, походку. Не прошла она и шести футов, как он оказался рядом.
— Ты! — удивилась она.
Ее черные с проседью волосы растрепались, тупые карие глаза глядели на него с животным недоумением, животным страхом.
Ему показалось, что они все еще у себя дома в Ньюарке, ругаются на кухне.
— Я не успел тебе кое-что сказать, Хелен. Давай отойдем, — он взял ее за руку и потянул на шоссе.
Она вырвалась.
— Здесь остановка только на десять минут. Если хочешь чего сказать, говори сейчас.
— Стоянка двадцать минут, я навел справки, — устало возразил он. — Пойдем-ка туда, где нас не смогут услышать.
Она пошла с ним. Он успел заметить, что деревья и подлесок выше и гуще справа, рядом с его машиной. Отойти по шоссе всего на несколько ярдов — и…
— Если ты надеешься, — произнесла она с дрожью, но непреклонно, — что я передумаю про Эдварда, так нет. Никогда.
Эдвард! Наша гордая дама влюбилась, подумал он с отвращением.
— Это я перерешил, — ответил он тихо и сокрушенно, но его пальцы сами собой сжали ее дряблую руку. Он сдерживался из последних сил, увлекая ее по шоссе.
1
«Это больше, чем преступление, это — ошибка» (в другом варианте: «Это хуже, чем преступление…» «C’est pire qu’un crime…») — фраза, произнесенная французским политическим деятелем Булэ де ла Мёртом (по другим источникам — Талейраном) в связи с казнью Наполеоном герцога Энгиенского в 1804 г.