— Согласен, Клара, со-гла-сен.
— Тогда к чему этот отвратительный тон?
— К тому, что мне нравится Чад, и если мы и дальше будем его бойкотировать, то по логике вещей в конце концов его потеряем. Так же, как потеряли Уитни с женой.
— Мы их не теряли. Ты, видно, считаешь, что обязан пресмыкаться перед людьми и сносить их оскорбления, чтобы сохранить их дружбу. В жизни не встречала другого такого человека, кто бы так хотел прийтись по вкусу всем встречным и поперечным!
— Не нужно ссориться, лапочка.
Уолтер прижал ладони к лицу, но сразу же отнял. Этот привычный жест он позволял себе только дома, да и то не при посторонних. Заканчивать им отпуск было бы просто невыносимо. Он опять обернулся и поискал глазами Джеффа. Тот был в другом конце зала и изо всех сил пытался облапить ногу какой-то дамы. Женщина, похоже, не понимала, чего ему надо, и все поглаживала песика по голове.
— Схожу-ка заберу его, — сказал Уолтер.
— Он никому не мешает. Успокойся.
Клара умело разделывала и быстро, как всегда, уплетала омара. В эту минуту подошел официант и, улыбаясь, попросил:
— Не могли бы вы, сэр, посадить собачку на поводок?
Уолтер поднялся и пересек зал, испытывая острое неудобство от того, что все взгляды обратились на его белые брюки и ярко-синий пиджак. Джефф продолжал возиться с ногой. Он поднял свою мордочку в черных пятнах и оскалился, словно и сам не принимал происходящего всерьез, но Уолтеру пришлось попотеть, чтобы освободить лодыжку женщины из цепких лапок.
— Извините, пожалуйста, — сказал Уолтер.
— Что вы, он такой миленький! — возразила женщина.
Уолтер с трудом удержался — до того ему хотелось придушить пса. Он отнес собаку, одной рукой, как положено, подхватив под жаркую пульсирующую грудку, а другой придерживал сверху, осторожно опустил на пол рядом с Кларой и посадил на поводок.
— Ненавидишь его, верно? — спросила Клара.
— Просто считаю, что он избалованный.
Уолтер наблюдал, как Клара взяла песика на колени. Когда она его гладила, лицо ее становилось прекрасным, мягким и любящим, будто она ласкала ребенка, собственного ребенка. Смотреть на Клару, когда она возилась с Джеффом, было большим наслаждением. Он и в самом деле ненавидел этого пса. Ненавидел его нахальный самоуверенный норов, идиотское выражение морды, на которой словно было написано, стоило ему поглядеть на Уолтера: «Я-то как сыр в масле катаюсь, ты лучше на себя полюбуйся!» Уолтер ненавидел пса, потому что тот неизменно умилял Клару, а сам он — раздражал.
— Ты и вправду считаешь, что он избалованный? — спросила Клара и потрепала Джеффа за болтающееся черное ухо. — По-моему, он хорошо себя вел в то утро на пляже.
— Я только хотел сказать, что ты завела фокстерьера, потому что они умней большинства других собак, но не позаботилась обучить его самым простым вещам.
— Ты, видимо, намекаешь на то, чем он сейчас занимался?
— Не только. Как я понимаю, ему скоро два года, но, пока он не отучится приставать к людям, его, по-моему, не следует спускать с поводка в ресторанах. Зрелище не очень приятное.
Клара подняла брови.
— Собачка позабавилась, и никому от этого плохо не стало. Послушать тебя, так подумаешь, что ты ему завидуешь. Вот уж от кого не ожидала услышать такое, прямо диву даюсь, — произнесла она с холодным удовлетворением.
Уолтер не улыбнулся.
В Бенедикт они вернулись во второй половине дня. Клара выяснила, что продажа поместья у Залива Устриц может затянуться еще на месяц; в ее состоянии нечего было и думать о приеме гостей. Вечеринка отодвигалась до тех пор, пока сделка либо выгорит, либо сорвется.
Прошло две недели. За это время отругали Чада, когда тот позвонил и попросил разрешения к ним заглянуть; ему отказали и, может быть, даже бросили трубку, прежде чем Уолтер успел подойти к телефону. В субботу позвонил самый близкий друг Уолтера, Джон Карр, и его отбрили прямо на глазах у Уолтера. Клара заявила мужу, что Джон приглашал их пообедать в узком кругу на следующей неделе, но она решила, что из-за этого не стоит выбираться в Манхаттан.
Порой Уолтеру снились сны, что один, многие, а то и все друзья его бросили. То были горькие, безутешные сны, и он просыпался, ощущая в груди стеснение.
Пятерых друзей он уже потерял — и потерял по той простой причине, что Клара не хотела видеть их у себя в доме, хотя Уолтер продолжал им писать, а если удавалось, то и встречался с ними.
Двое жили в Пенсильвании, родном штате Уолтера, один — в Чикаго, а два других — в Нью-Йорке. Уолтер честно признался самому себе, что Говард Грасс из Чикаго и Доналд Миллер из Нью-Йорка на него смертельно обижены, махнул рукой и перестал им писать. А может, это они перестали отвечать на его письма.