В качестве наказания комиссия назначила Бестужеву смертную казнь отсечением головы. Однако государыня-императрица проявила милость и приказала отправить его в ссылку в подмосковное имение Можайского уезда, которое бывший канцлер назвал Горетовом. За ним последовала его жена и единственный сын Андрей. В манифесте о преступлениях бывшего канцлера, в частности, говорилось: «велено ему жить в деревне под караулом, дабы другие были охранены от уловления мерзкими ухищрениями состарившегося в них злодея». Бывший канцлер беспрекословно сложил с себя все чины и обязанности и вернул в казну все награды, кроме одной — портрета Петра I.
С Бестужева начали усердно взыскивать долги, которых у него накопилось на целых 120 тысяч рублей. Указом Петра III от 8 февраля 1762 года велено было за долги взять принадлежащее опальному канцлеру имение на Каменном острове, из которого одно только строение «с уборами» было оценено на сумму 26.214 рублей 15 копеек. Указ Петра III, однако, не был приведен в исполнение. 28 июля 1765 года великий князь Павел Петрович с Н.И. Паниным и кавалерами ездил осматривать Каменный остров с целью его покупки, что и было сделано впоследствии.
«Сообщников» канцлера наказали довольно мягко: Штамбке выслали за границу, Елагина — в казанскую деревню, Ададурова отправили в почётную ссылку товарищем губернатора в Оренбургскую губернию, а ювелира Бернарди — на поселение в Казань. Станислава Понятовского отправили обратно в Варшаву — потом Екатерина сделает его королём Польши. Екатерину Алексеевну государыня императрица ночью 23 апреля 1758 года подвергла тщательному допросу, но, как мы знаем, великая княгиня оправдалась, а Елизавета Петровна, сделав вид, что поверила, её простила.
НЕ У ДЕЛ
Среди грома сражений Семилетней войны падение канцлера было встречено в Европе почти без всякого ажиотажа. Одновременно был отправлен в отставку министр иностранных дел Франции Польми. «Вот два министра в опале: Польми в Версале и Бестужев в Петербурге, — писал Фридрих II своему брату. — Мне от этого ни жарко, ни холодно». Конечно, король лицемерил: после падения Бестужева ему стало намного теплее. Впрочем, если смотреть на поединок между русским канцлером и прусским королём непредвзятым взглядом, можно с уверенностью сказать, что победа осталась за Бестужевым-Рюминым.
Маркиз Лопиталь известил Париж о низвержении Бестужева в постскриптуме к своей депеше из Петербурга от 25 февраля 1758 года. В основном тексте депеши он утверждал, что в Петербурге без ведома Бестужева ничего не делается, между тем уже как все вокруг знали, что это было далеко не так. Впрочем, впоследствии это не помешало маркизу говорить, что в устранении Бестужева он принял самое активное участие.
Более «проницательным» оказался подчинённый Лопиталя (а позже секретарь вице-канцлера Воронцова) Ж.-Л. Фавье. Канцлер, согласно Фавье, в течение 12 лет систематически управлял императрицей посредством страха. «Раскрытие этих хитростей было чуть ли не единственной причиной падения министра», — утверждал француз. Продолжение «этих хитростей» она якобы нашла теперь возмутительным и под удобным предлогом удалила его с должности.
Уже через несколько месяцев после ссылки Бестужев-Рюмин был отомщён самим ходом событий. Даже Лопиталь отмечал, что его обидчики явно не справлялись с внешними делами государства, императрица болела, и все документы кипами валялись у неё на столе неподписанными. Только Бестужев был в состоянии подвигнуть её на то, чтобы взять в руки перо или вникнуть в содержание бумаг, но он был уже не у дел. «Союзники императрицы извлекут из падения Бестужева, по крайней мере, одну пользу, — иронизировал Лопиталь в отчёте своему министру Берни, — они узнают, что старый политический обманщик, великий маг и волшебник России, державший её на ходулях, выставлявший её великой и грозной, уже более не существует… Я вряд ли обманусь, если скажу, что вы увидите, как с каждым годом эта держава будет слабеть и падать».