Но проситься в отставку Воронцову не пришлось. У Екатерины не было планов менять канцлера, хотя логика событий подсказывала, что шансы вернуться на своё место у Алексея Петровича были. И в этом смысле Гольц не ошибался. Прусский посланник внимательно наблюдал за положением Бестужева, понимая, что с его приходом в КИД участь Пруссии стала бы снова незавидной, а потому он подмечал каждую мелочь в поведении бывшего ссыльного. Так в реляции от 10/21 августа он с нескрываемым злорадством сообщил Фридриху II: «Граф Бестужев принялся опять за свой обыкновенный образ жизни, то есть пьёт столько, что почти каждый день после полудня уже теряет соображение». Оставим на совести прусского посланника определение меры опьянения Бестужева — сам факт прикладывания графа к рюмке в это время наблюдали и другие лица кроме Гольца. Заметим только, что к вину наш герой пристрастился давно, а после того как убедился, что его планы вернуть былое положение были обречены на неудачу, тяга к нему только усилилась.
По приезде в Санкт-Петербург Бестужев потребовал реабилитации, для чего была создана специальная комиссия, в основном удовлетворившая его претензии. Соловьёв указывает на одно сильное препятствие на пути полной реабилитации Бестужева-Рюмина. Канцлер пострадал при Елизавете, а её память на фоне мрачного, беспорядочного и бесславного царствования Петра III стала чуть ли не священной. Признавать Алексея Петровича невинно пострадавшим было бы всё равно что положить хулу на правление достославной дочери Петра Великого, а делать этого Екатерине было по политическим соображениям вовсе не с руки.
Но Бестужев, получив за свои страдания материальную компенсацию, особенно настаивал именно на своём полном моральном оправдании. Свои чувства по этому поводу Бестужев изложил в письме к племяннику князю М.Н. Волконскому. Он писал, что оправдание своё считает дороже всех других милостей, оказанных Екатериной. Чувствовать себя преступником для него было самым тяжёлым моральным бременем.
И вот 31 августа 1762 года был обнародован вывешенный в храмах и других публичных местах манифест Екатерины, в котором объявлялось, что императрица из любви и почтения к Елизавете и по долгу справедливости считает нужным исправить невольную ошибку покойной императрицы и оправдать Бестужева в возведенных на него преступлениях. Текст манифеста является шедевром лицемерия и изощрённости в мастерстве сокрытия правды. Он начинался высокопарными многообещающими словами: «Граф Бестужев-Рюмин ясно нам открыл, каким коварством и подлогом недоброжелательных доведен он был до сего злополучия».
Люди, совершившие «коварство и подлог» — Трубецкой, Бутурлин, братья Иван и Александр Шуваловы, Воронцов и некоторые другие, — жили и здравствовали, их всех знали в лицо, они продолжали занимать высокие должности, и их никто не наказывал. Реабилитация их врага должна была показаться им обидной, но обида для них была теперь слишком большой роскошью.
Вина Елизаветы легко и изящно опровергалась словами манифеста: «…наша все любезнейшая тётка, императрица Елизавета Петровна, как нам самим и всему свету известно было, прозорливая, просвещённая и милосердная и притом и правосудная монархиня» всё-таки не была Богом и проникнуть в человеческие помышления не смогла, «и потому несомненно противу воли и намерения её дело к несчастию его, графа Бестужева-Рюмина до сего времени обращалося». (Получилось прямо по пословице: «Не взыщите: и на старуху бывает проруха!») И далее: «Итак, в защищение её имени и добродетелей… за истинную к ней любовь и почтение, а паче за долг христианский и монарший мы приняли: его, графа Бестужева-Рюмина, всенародно показать паче прежнего достойным покойной тётки нашей, бывшей его государыни, доверенности и нашей особливой к нему милости». Ему были возвращены «с прежним старшинством чины генерал-фельдмаршала, действительного статского советника, сенатора и обоих российских орденов кавалера с пенсионом по 20 000 рублей в год». Бестужеву было выплачено жалованье за годы ссылки, ему было возвращено конфискованное имущество, уплачены его долги в казну.
Манифест был составлен Паниным и подписан собственноручно самой государыней. Тем же манифестом Бестужев назначался «первым Императорским советником и первым членом нового, учреждаемого при дворе императорском совета».