Привилегированное положение Бестужева при дворе Екатерины выразилось даже и в том, что одной из камеристок императрицы стала Прасковья Никитишна Владиславлева, тёща главного приказчика Бестужева. Екатерина любила слушать её устные забавные рассказы (анекдоты).
Пострадавшие вместе с Бестужевым и близкие к Екатерине Ададуров и Елагин реабилитации не домогались, а потому были просто возвращены из ссылки и щедро вознаграждены новой императрицей.
Конечно, выпуск вышеуказанного манифеста был весьма важным и почётным знаком для Алексея Петровича, но никакой реальной власти он ему не доставил. Правда, государыня на первых порах довольно часто прибегала к его советам и рекомендациям. Например, она пригласила его в числе восьми своих советников поучаствовать в опросе с целью дачи рекомендаций относительно того, как следовало поступать России после её одностороннего выхода из Семилетней войны[98]. Она привлекала Бестужева к иностранным делам и сделала его первоприсутствующим в Сенате, назначила его в комиссию, которая занималась выработкой рекомендаций по вопросу о так называемых дворянских вольностях[99]. Он занял почётное председательское место в Императорском совете[100], работал в комиссии о Курляндском герцогстве, но этого ему было мало. Екатерина направляла ему проекты своих указов и прочих важных документов с просьбой: «Батюшка, Алексей Петрович, прошу вас приложенные бумаги рассмотреть и мнение ваше написать».
Во всех обстоятельствах Бестужев играл формальную роль первого советника Екатерины, но влияние его на государственные дела было незначительным. Он явно претендовал на большее, о чём рассказал в упомянутом выше письме к племяннику. Отвечая на некие слухи о том, что он якобы впал в младенчество и лишился всякой памяти, а потому к государственным делам допущен быть не может, он писал: пусть бы кто иной, хоть вполовину моложе его, попробовал бы так быстро войти в перипетии внешней политики России после длительного отсутствия от дел, после ареста, следствия, суда и прочих гонений, как сделал это он, 70-летний старик! «А впрочем я не завидлив — себе в утешение заключает он письмо, — но по пословице отдаю тому книги, кто лучше знает, и ничего себе не желаю — ни славы в великой знатности, ни богатства, будучи одною ногою почти в гробе, а только желаю оставить по себе честное имя».
Внешне довольный и наполненный благодарностью, Алексей Петрович дважды выступал в Сенате с инициативой поднести Екатерине титул «Матери отечества», но императрица эту честь отклонила: «Видится мне, что сей проект ещё рано предложить, потому что растолкуют в свете за тщеславие. А за ваше усердие благодарствую».
Как бы то ни было, а в Англии, включая английского короля, его продолжали считать лицом достаточно влиятельным. Прибывший в 1762 году ко двору Екатерины II английский посол Джон Бэкингхэмшир не преминул установить с ним связь, полагая, что 70-летний Бестужев-Рюмин пользуется у императрицы таким же доверием, что и всесильный Н.И. Панин. В письме королю Георгу III от 19 января 1763 года он сообщал, что намерен вручить подарки следующим русским сановникам: фавориту Екатерины графу Григорию Орлову, Бестужеву-Рюмину, Н.И. Панину и вице-канцлеру A.M. Голицыну (1718—1783).
Пообщавшись с Алексеем Петровичем, который, как можно предположить, делал всё необходимое, чтобы оставить англичанина в благоприятных относительно себя заблуждениях, Д. Бэкингхэмшир скоро констатировал: «Несмотря на последний политический переворот и на… изменения в отношениях между европейскими державами… он держится своих старых понятий с таким же упорством… каким в недавнее время отличались и более его способные головы. Он считался и сам всегда выдаёт себя за приверженца Англии, но когда он увидел, что её виды уже не угодливы по отношению к австрийскому двору, единство его интересов с нашими тотчас прекратилось…»
Ещё бы не прекратиться после вероломного предательства Лондона, вступившего накануне Семилетней войны в тайный сговор с Фридрихом II! Лукавый англичанин даже наедине с собой не может быть искренним и правдивым: уж ему-то должна была быть хорошо известна эта история. И австрийский двор здесь ни при чём — Алексей Петрович, как мы помним, был разгневан вероломством Сент-Джеймсовского двора именно по отношению к России.
Но Бестужев не был бы Бестужевым, если бы отказался от маленькой игры с английским послом. Если его считают важной персоной, то почему бы не согласиться с этим? Глядишь, из этого возникнут какие-нибудь дивиденды. И в самом деле, новому послу захотелось отличиться и попытаться навязать России оборонительный договор 1742 года, срок которого формально истёк в 1759 году. При том недоверии, которое Екатерина II и её ближайшие советники питали к Англии вообще и к этому предложению в частности, и бывший канцлер мог пригодиться. Но тут Бэкингхэмшир в своём рвении допустил большой «ляп»: он взял и направил Алексею Петровичу ноту (?!), как будто тот был официальным дипломатическим лицом, в которой попросил адресат посодействовать если не в проталкивании оборонного договора, то хотя бы в заключении договора о торговле.
98
Сразу по восшествии на престол Пётр III отдал русской армии в Европе приказ прекратить военные действия против Пруссии и заключил с Фридрихом II позорный для России и весьма выгодный для Пруссии мирный договор.
99
Этот вопрос тоже достался Екатерине II в наследство от Петра III. Советники императора, в надежде повысить его авторитет среди дворянства, посчитали, что в принуждении дворян к учению и воинской службе, ввиду явного прогресса (?), больше не было необходимости. И Пётр III издал манифест, освобождавший дворян от указанных обязанностей. Естественно, это было преждевременной мерой, в стране ощущалась острая нехватка грамотных офицеров и чиновников, поэтому Екатерине II пришлось отменять это явно преждевременное нововведение, способствовавшее лишь увеличению числа фонвизинских недорослей.
100
Императорский совет — проект Н.И. Панина — вспомогательный орган управления страной, учреждённый в помощь императрице. Он предполагал устранить от государственных дел фаворитов и упорядочить работу Сената. Сначала Екатерина утвердила указ о создании совета и включила в него, согласно проекту Панина, 8 человек: кроме А.П. Бестужева-Рюмина, в него вошли князь Я.П. Шаховской, граф К.Г. Разумовский, Н.И. Панин, князь М.П. Волконский, граф З.Г. Чернышев и канцлер М.И. Воронцов. Но Екатерине начали нашёптывать, что Императорский совет имеет целью ограничить её самодержавную власть, и тогда императрица пошла на хитрость, поручив некоторым вельможам оценить проект Панина со стороны. Из всех «экспертов» отличился один — фельдцейхмейстер Вильбоа, который не без участия братьев Орловых признал проект Панина вредным и опасным. Екатерина после этого надорвала лист с указом об учреждении совета, и дело было закончено.