Как обычно водится на подобных переговорах, стороны желали уступить друг другу как можно меньше, а приобрести или сохранить — как можно больше. То ли уставший, то ли размякший от наседавших голштинцев и шведских партнёров, Румянцев написал в Петербург, что надежды на заключение мира на согласованных с императрицей условиях — уступать не далее Нюландской провинции — было мало (?), и просил новых инструкций, «понеже я здесь не могу знать намерения её величества ниже вашего рассуждения, что вам более надобно: мир или война?». Против заключения Румянцева рассердившийся А.П. Бестужев оставил на полях пометку: «Худые пророки!»
Бухвальд продолжал бомбардировать Румянцева «страшилками» о том, что шведы намерены уйти с мирной конференции и возобновить военные действия.
И вот 10/21 апреля русские в Обу пошли ещё на одну уступку, объявив со своей стороны в ультимативной форме, что дальше Нюланда они не пойдут, и стали ждать ответа шведов. Ответ затягивался, Бухвальд пугал, что шведы на такие условия вряд ли согласятся и готовят к войне армию от 30 до 40 тысяч человек и флот, состоящий из 24 кораблей. (На полях против последних утверждений голштинца, намеренно сгущавшего краски, А.П. Бестужев оставил пометку: «Угрозы! Столько нет! Неправда!», а там, где говорилось о том, что Дания тоже намеревается помогать шведам, осуществив интервенцию на Аландские о-ва, Бестужев написал: «Прежде ни о чём не писал, а ныне с разными угрозами!»)
От назойливых действий голштинца лопнуло терпение и у Елизаветы Петровны, которая «Бухвалду вовсе изволила запретить в дела на конгрессе мешатца и нашим полномочным с ним корреспондоватъ не велеть, ибо ни денег, ниже какого повеления ему не будет и не ожидал бы» (письмо кабинет-секретаря барона И.А. Черкасова от 14/25 мая вице-канцлеру Бестужеву). Вице-канцлер вообще был недоволен ведением дела на мирных переговорах, полагая, что Румянцев проявлял в Обу излишнюю торопливость, и писал ему довольно «неласково». В ответ генерал обижался, оправдывался и со своей стороны укорял вице-канцлера: «Я никогда не думал, чтоб ваше сиятельство на моё покорное письмо так недружески ответствовали…»
9 мая Нолькен прибыл в Стокгольм и довёл до сведения правительства Швеции последние условия русской стороны, но они показались там слишком строгими. Однако некоторое время спустя оставшийся в Обу Седеркройц сообщил в Стокгольм, что, по-видимому, и Нюландский лен из условий мирного договора можно будет исключить. Эту новость подтвердил английскому посланнику в Стокгольме Мельхиору Ги-Диккенсу его коллега из Петербурга. Оказывается, Седеркройц, пользуясь своим старым знакомством с царевной Елизаветой, написал императрице льстивое письмо, что, по мнению Мальмстрёма, в конечном счёте и побудило её согласиться на минимальные территориальные требования.
24 апреля Елизавета собрала ещё один форум «знатных», но фактически безответственных персон, чтобы спросить у них мнение о том, как завершить мирный договор в Обу. Сановники пришли к выводу, что, ввиду недружественного расположения Пруссии, Польши, Турции, Дании и Франции, жёсткие требования к шведам нужно снять. Собрание постановило оставить за Россией Кюменегордскую область, включая Фридрихсгам и Вильманстранд, а также Саволакс и Нойслотт (Нейшлот) «с их дистриктами, ибо эти области прикрывают Выборгский, Кексхольмский и Олонецкий уезды». С этим согласилась и Елизавета: «Лучше нам оставить за собой малое, да нужное, а шведам уступить большее и им полезное, а нам ненужное». О чести и достоинстве России и о справедливом наказании наглого агрессора помышляли лишь один А.П. Бестужев-Рюмин и несколько его единомышленников, но решали «демократично» — большинством.
И тем не менее в середине мая из Стокгольма сообщили, что король Фредрик не может уступить Нюландии, он готов расстаться только с Кюменегордской провинцией! Это походило уже на издевательство. Тогда Румянцеву и Люберасу поступило указание… согласиться вернуть шведам и Нюландскую провинцию, но из Кюменегордской провинции потребовали оставить за Россией Саволакс и Карелию. 1 июня русские делегаты зачитали своё окончательное решение, и в случае несогласия с ним предложили шведам уехать из Обу домой. Абзац про Саволакс оказался для шведов неприятным сюрпризом, но Нолькен и Седеркройц с конгресса не уехали. Румянцев и Люберас пояснили им, что Саволакс попал в текст договора либо по ошибке, либо по инициативе А.П. Бестужева-Рюмина, и заверили их, что это можно всё изменить, и послали в Петербург курьера, которому поручили выяснить возникшее недоразумение. В Швеции в самом разгаре было крестьянское восстание в Далекарлии, сделавшее своим знаменем датского принца, и мирный договор был нужен шведскому правительству как воздух, но Румянцев и Люберас так боялись обидеть шведов, что ни о чём ином, кроме как об их ублажении, думать были не в состоянии.