Французы отозвали всех сотрудников своей миссии в Петербурге, оставив лишь консула Антуана Буше Сенсовёра, но и он в июне 1748 года отбыл на родину. Лесток со своими прусским и французским покровителями должен был расстаться. Тироули немедленно предложил лорду Картерету лишить Лестока английской пенсии как бесполезного и даже вредного агента, но вице-канцлер отсоветовал его от этого шага, чтобы не насторожить лейб-медика раньше времени относительно следующих шагов по его душу. Тут канцлер оказался «англичанистей» самого англичанина.
Громкая победа Бестужева над одним из своих сильнейших противников заставила на некоторое время умолкнуть или «поджать хвост» многих его внешних и внутренних врагов, включая Лестока. Например, в официальном Берлине известие о высылке Шетарди из России встретили с нескрываемыми сожалением и озабоченностью. Посланник М.П. Бестужев-Рюмин писал в Петербург: «… Оказанная в сем деле особливая твёрдость и мудрый поступок к бессмертной славе и к наивящему прославлению вашего императорского величества и особенно к наибольшему респекту и консидерации при всех европейских дворах служить могут». Брат вице-канцлера утверждал, что аналогичная акция в отношении сообщника Шетарди, прусского посланника в России Мардефельда, отнюдь не вызовет больших затруднений. Он сообщал также, что король Пруссии теперь был якобы весьма заинтересован в установлении добрых отношений с А.П. Бестужевым-Рюминым. Впрочем, Фридрих II не оставил своих намерений вредить Бестужеву-младшему и пытался восстановить Михаила Петровича против младшего брата путём инсинуаций о причастности вице-канцлера к получению английских денег.
Король Пруссии оставался пока при сильных «козырях» на руках: и русский наследник престола, и шведский кронпринц только что получили таких жён, которые могли нейтрализовать влияние ненавистного вице-канцлера Бестужева. Оба эти брака были осуществлены в соответствии с планами короля и вопреки желанию вице-канцлера. Появление сестры Фридриха II Ловисы Ульрики в стокгольмском королевском доме в некотором роде стало зеркальным отражением аналогичных событий при петербургском дворе. Примерно в то же самое время в Северной Пальмире появилась принцесса Анхальт-Цербстская, намеченная в жёны полурусскому-полуголштинцу Петру Фёдоровичу. Ей тоже, как и Ловисе Ульрике, скоро захочется играть более активную роль в Петербурге, нежели ту, которую ей отвела Елизавета Петровна. Так «молодые» дворы наследников трона в обеих странах стали номинально возглавляться голштинцами, причём состоявшими друг с другом в близком родстве, а их действиями фактически стали руководить их предприимчивые и честолюбивые немецкие жёны. Жёны во всех отношениях превосходили своих супругов и обладали амбициями государственных мужей, — амбициями, искусно подпитываемыми из Берлина.
Фридрих II сидел в своём «офранцуженном» дворце Сан-Суси и довольный потирал руки. Его сестра в Стокгольме и дальняя родственница в Петербурге находились под полным его контролем. Императрица Елизавета была хоть и не очень уж старой, но больной; шведскому королю исполнилось уже 68 лет, так что на обоих тронах скоро должно было освободиться место для ставленников и родственников короля Пруссии! Пусть Бестужев-Рюмин мечется и изобретает всякие системы и контрмеры — «брачная» система Фридриха Прусского всё равно окажется более эффективной! А немецких принцесс хватит на все дворы Европы.
Недаром негодовал в Петербурге вице-канцлер Бестужев, когда узнал о браке Адольфа-Фредрика на прусской принцессе, к тому же одобренном Елизаветой Петровной. Швеция могла быть потерянной для России навсегда. Очевидно, что вице-канцлер в этот момент был сильно поглощён борьбой с Шетарди, вступившей в заключительную фазу, и его враги воспользовались этим и дали императрице совершенно негодный совет.