События между тем стали развиваться таким образом, что петербургский кабинет при активном участии Бестужева-Рюмина был всё-таки вынужден запланировать на 1746 год наступательную военную операцию против Пруссии, для чего русская армия демонстративно начала концентрировать свои войска в Курляндии. Но до вступления в войну России на этот раз снова не дошло: в декабре «шах Надир Прусский»[76], как прозвала Фридриха II Елизавета Петровна, сильно напуганный появлением у своих границ русской армии, поспешил замириться с Австрией. Однако свою антирусскую деятельность прусская дипломатия при этом только усилила, о чём не замедлили донести канцлеру посланники из Стокгольма, Копенгагена и Гамбурга. Одновременно Берлин снова сделал ставку на подкуп русских министров, в первую очередь тех, кто занимался внешними делами России.
8/19 апреля 1746 года Фридрих II писал своему канцлеру Подевильсу о своих опасениях по поводу силы русской армии и особенно по поводу казаков и татар, «которые могут в течение 8 дней выжечь и опустошить всю страну без малейшей возможности помешать им. Если вероятно объявление войны со стороны России, то я не вижу иного способа, кроме покупки мира у тщеславного министра за 100—200 тысяч талеров». С. Нелипович пишет, что 19/30 апреля Берлин направил Санкт-Петербургу ноту протеста в связи с концентрацией русских войск на границах с Пруссией и Польшей, а также 100 тысяч талеров (более 100 тысяч рублей серебром) для вручения Бестужеву-Рюмину.
По сведениям Валишевского, прусский посланник Мардефельд, во исполнение указаний Фридриха II, вручил Бестужеву и Воронцову по 50 тысяч талеров каждому. Деньги канцлер принял охотно, это случилось во время переговоров с Мардефельдом о российских гарантиях Дрезденского мира, но при этом он заявил, что о гарантиях Силезии не может быть и речи. Что касается концентрации русской армии на подступах к Пруссии, то он объяснил её необходимостью обороны русских границ в условиях непрекращающихся войн в Европе.
В августе на сенатской комиссии по вопросам безопасности Лифляндии и Эстлянди и генерал-прокурор Сената князь И.Ю. Трубецкой и генералы П. Шувалов А.И. Румянцев выступили против наращивания войск на северо-западных границах, за сокращение расходов на армию и отвод полков из Остзейской провинции в глубь страны. Однако под давлением А.П. Бестужева-Рюмина и генералов А.Б. Бутурлина, В.А. Репнина и президента Военной коллегии С.Ф. Апраксина Елизавета Петровна согласилась оставить войска в Прибалтике на зимних квартирах и реквизировать в их пользу хлеб помещиков Псковской и Остзейской провинции. Группировка Воронцова в этом вопросе потерпела поражение. Купить мир у «тщеславного министра» Берлину не удалось. Впрочем, «шах Надир» не разбрасывался деньгами и предпочитал вместо подкупов одерживать громкие победы над австрийцами и саксонцами. Победы действовали куда вернее.
Решая неотложные дела, канцлер не забывал и о таких «мелочах», как выработка правил и этикета по приёму иностранных послов, о выдаче им подарков, о праве на беспошлинный ввоз товаров для дипломатов и т.п. (письмо к Черкасову от 12 марта 1744 года) или выплата Швеции очередной суммы субсидий, о чём он напоминает барону Черкасову в письме от 26 сентября 1746 года.
За посланником Пруссии Мардефельдом Бестужев-Рюмин продолжал следить наивнимательнейшим образом. В ноябре 1745 года императрица приказала канцлеру «открывание писем на почте от барона Мардефельда и к нему присылаемых продолжать. И все оныя списывать в запас, ежели цифирный ключ для разобрания оных из Франкфурта… привезён будет». По всей видимости, во Франкфурте у канцлера был свой человечек, имевший доступ к шифрам прусского короля. Кстати, когда императрица в конце 1745 года вознамерилась посетить Ригу, то она приказала в число сопровождавших её чиновников включить не только канцлера Бестужева и сотрудников КИД, но и д.с.с. Гольдбаха — «для известной его работы и всякаго на французском языке случающагося сочинения». Работа дешифровалыцика Гольдбаха не должна была прерываться ни на один день!
Французская дипломатия, стоявшая за агрессивными действиями Пруссии, попыток «приручить» русского канцлера тоже не прекращала. Посланник д'Аллион в конце 1745 года предпринял очередную неудачную попытку подкупить Бестужева-Рюмина, но она не произвела на канцлера должного впечатления. Алексей Петрович, несомненно, любил деньги, они быстро ускользали из его рук, но у него были тем не менее принципы относительно того, от кого и когда следовало принимать подарки.