ПЛАН НАЗНАЧЕННОЙ РЕВОЛЮЦИИ
(Вместо послесловия)
За три года до событий, изображенных в романе «Мужики и бабы», а именно в 1926 году, в издательстве «Московский рабочий» массовым тиражом вышла брошюра, имеющая для нашей темы принципиальное значение. Некто Александр Гамбаров выпустил в свет сочинение на 146 страницах под знаменательным названием: «В спорах о Нечаеве. К вопросу об исторической реабилитации Нечаева».
Позже историки, литераторы, а также политические функционеры будут стесняться подобных выражений. Реабилитация Нечаева, скомпрометировавшего в глазах современников российское революционное движение, формально не состоится, и Нечаева, равно как и нечаевщину, будут, по старой традиции, изображать как уродливое искривление правильной в целом линии политической борьбы пролетариата. Но тогда, в то откровенное время, в интервале между двумя вождями, одним — почившим и другим, готовящимся к большой власти и большой крови, — очистить имя Нечаева «от мемуарной накипи» (выражение А. Гамбарова. — Л. С.) имело, по-видимому, большой смысл.
Время, как и всегда, требовало своих героев, а время усиления классовой борьбы требовало героев особенных.
В 1926 году Нечаева признали и всенародно объявили — своим, «нашим».
Пересмотр революционной деятельности Нечаева и его историческая реабилитация были выдвинуты как одна из ближайших задач исторической науки, как морально-политическая обязанность каждого честного и партийного историка.
«Нечаев был единственным для своего времени примером классового борца» (с. 4).
«В лице Нечаева история имела исключительный по своей классово-политической устремленности образ революционера борца» (с. 7).
«Нечаев был одним из первых организаторов зарождавшейся в России классовой борьбы» (с. 8).
Смысл исторической реабилитации Нечаева автор брошюры видел прежде всего в том, чтобы победоносно завершившееся революционное сражение осознало свои исторические корни, своих провозвестников и первопроходцев. Нечаев был провозглашен предтечей…
Всмотримся в эту удивительную метаморфозу, попробуем понять, почему под пером советского автора политический провокатор, авантюрист и маньяк Нечаев становился пламенным революционером, народным героем и пионером русского большевизма.
«Лишь в лице социал-демократов — большевиков, тесно и неразрывно связанных с рабочим классом, история, наконец, нашла последовательных завершителей классовой борьбы, во имя которой полсотни лет тому назад боролся Сергей Нечаев…» (с. 10).
«… В лице его история имела отдаленного предтечу современного нам движения. Нечаев был первым провозвестником борьбы за социальную революцию, стремившимся к ниспровержению царизма и к захвату политической власти силами организованной партии. Созданная Нечаевым партия «Народной расправы» в истории революционной борьбы являлась первой попыткой организации боевой революционной партии, строго законспирированной и централистически построенной от верха до низу, представлявшей собою в зародыше как бы схему современной развернутой организации» (с. 11).
«Его можно рассматривать как одного из первых провозвестников того великого переворота, который в окончательной форме завершился лишь спустя 47 лет, в октябре 1917 года. Нечаев был одним из первых последователей коммунистического учения Гракха Бабефа, и, как таковой, он действительно по праву должен занимать одно из почетных мест в истории нашего движения» (с. 12).
Но как же все-таки отнестись — если признать в Нечаеве истинного героя революции — к факту совершенного им и его подручными убийства студента Иванова, потрясшему всю демократическую Россию? Как расценить аморализм, иезуитские и инквизиторские приемы политической борьбы, характерные для нечаевского движения (и резко осужденные К. Марксом, Ф. Энгельсом, А. И. Герценом, Г. А. Лопатиным, В. И. Засулич, Н. К. Михайловским)?
А. Гамбаров будто бросает вызов всем тем, кто усомнился или усомнится впредь в историческом значении Нечаева и его «Народной расправы», кто поспешит назвать нечаевщину печальным отклонением от этических норм русского революционного движения. Не отклонение от нормы, а норма! «Нечаевское движение — не «изолированный факт», не «эпизод», а начало, как бы пролог развернувшегося в последующие годы революционного движения в России… первая крупная веха на пути к развитию классово-революционной борьбы» (с. 27), — пишет Гамбаров. Что же касается несчастной жертвы — студента Иванова, — то «убитый по постановлению революционной организации — студент Иванов действительно был предателем. Иванов собирался донести полиции на Нечаева и на всю организацию» (с. 17).