Умирали от морового поветрия праведные лаврские старцы, уходили в иной мир насельники Николаевской пустыни, отлетали к богу невесомые души христовых невест во Флоровском женском, и соседний Софийский монастырь, бывало, терял половину своей братии… Лишь за белые стены Злато-Михайловского не смели входить три старухи: Чума, Холера и Смерть. Хоть монастырь не запирал во время мора свои ворота от жаждущих получить спасение и помощь от святой великомученицы киевской, святой девы Варвары, исцеляющей все болезни.
И каждый раз, когда обносили вокруг его стен мощи святой Варвары, и холера, и чума шли на убыль.
И завтра это сделают снова, и губительная моровица уйдет, и всем, всем в страждущем Киев-граде станет легче.
– Ты тоже веришь, не смотря на дерзновение свое, – повторил Алексей. – Не верил бы – не уповал бы на помощь Варвары, не сидел бы сейчас в обители.
– Вот как ты думаешь? – Федор дерзко задрал подбородок. Его красивое чернобровое лицо исказила презрительная гримаса. – Тогда я пошел.
– Куда ты?
– А куда захочу… Хоть за головой святого Владимира. Может, я хочу получить власть над всем миром? Слышал ведь, тот, кто получит ее – получит и власть!
Одним прыжком непослушный послушник Федор спрыгнул с забора и исчез в черной чертовой пасти беремища.
А спустя минуту Алексей снова услышал смех.
Глава третья,
в которой много замкoв и мало ключей
Подымутся беси, молитву читай.
– Ау, есть кто-нибудь?
Даша Чуб вбежала в прихожую Башни Киевиц, стаскивая на ходу голубую куртку. Полягала в воздухе сначала правой, затем левой ногой, сбрасывая сапоги.
Рыжая кошка Изида Пуфик бросилась к ней с громогласным восторженным мурчанием. Но представителей рода человеческого в круглой комнате не обнаружилось.
Зато в полуденной темноте зимнего дня ее внимание сразу привлек необычный предмет – большая старинная банка, внутри которой то и дело вспыхивал свет, будто там был заточен фонарик или маленькая молния.
Даша подошла к ней, осторожно дотронулась до странной банки с огнем – ее стекло было холодным. «Разрыв трава. Купала-999» – прочла она надпись на этикетке, сделанную аккуратным почерком прошлой Киевицы Кылыны. Интересно… ее можно открыть?
Даша заглянула под крышку баночки с молнией, понюхала. Запах разошелся по комнате, как маленький фейерверк, и показался Даше приятным. От разрыв-травы, собранной на далеком купальском шабаше 1999 года, до сих пор шло тепло, как от лучей солнечного света.
Чуб пристроила крышку обратно, поставила банку на стол. Чихнула. Запах разрыв-травы хозяйничал в ее ноздрях.
На столе рядом с банкой возлежала громоздкая Книга Киевиц, а все пространство вокруг нее заполонили крохотные белые листочки с выписками, сделанными почерком уже другой Киевицы – Маши Ковалевой.
Все ясно! Со свойственной ей старательностью студентка-историчка проштудировала Книгу и выписала все ритуалы, в которых принимал участие заговоренный замóк.
Землепотрясная взяла несколько первых попавшихся стикеров, прочла:
Присуха № 64.
«Купить замóк, не торгуясь. В ожидании человека, которого нужно привлечь, замóк положить открытым на пороге, через который должен перешагнуть любимый. Ключ держать при себе. Как только нужный тебе человек перешагнет через него, запереть замóк, приговаривая:
Как замóк теперь никто не откроет, так и нас с тобой никто не разъединит».
Отсуха. № 24.
…Использовать разрыв – траву вместе с заговором:
«Разбиваю замóк, разрываю зарок. Разрыв – трава, разрыв – слова, все замки разбиваю, на волю всех выпускаю!»
Даша снова чихнула и раздраженно потерла нос. Запах не уходил. И, невесть почему, она подумала о Маше и Мире.
Она ведь давно собиралась поговорить…
Вечер был синим, того незамутненного чистого синего цвета, который делал Город Киев почти ирреальным: синее небо, темно-синие деревья Мариинского парка, синие холмы и синие дома на Грушевского.
Вечер был днем – как ни странно, Маша любила это унылое время перед зимним солнцестоянием, когда темнеть начинает еще в середине дня.
Иллюзорное время, чертово время – в древности люди верили, что эта самая тьма и плодит демонов, бесов, чертей.
Маша стояла на мосту Влюбленных совершенно одна. Ветер с Днепра бил ей в спину – невидимые наконечники его острых стрел вонзались в синюю куртку с остроконечным монашеским капюшоном.